Владислав Корнейчук - Тень Ельцина. Книга содержит нормативную лексику

Союз Советских Социалистических Республик. О скором развале Империи даже в ЦРУ еще ничего не знают. Облаков остановился у родственников в подмосковном Климовске, занимался с репетитором английским, собирался поступать на истфак МГУ.

На самом деле, хотел в театральный.

Облаков почти каждый день ездил на занятия к англичанке на Ленгоры. Однажды, по дороге к ней, он в троллейбусе познакомился с первокурсницей истфака Дарьей. Даша сдала на отлично очередной экзамен и находилась в прекрасном настроении. На следующий день они гуляли по Арбату. В основном слушали песни «Звуков Му» в исполнении двух юнцов-гитаристов – один прыщавый, другой с еще ломающимся голосом:

Вид у юношей был нарочито лихой, но, в общем-то, было понятно: для них изображаемые в песне действия – теория.

Потом Даша показала Облакову тусу олдовых хиппи, – площадку в начале бульвара Гоголя, в центре которой стоит памятник автору «Сорочинской ярмарки».

Там бородатый, с проседью, хиппи в клешах, аккомпанируя себе на гитаре, пел:

Пипл, развалившийся на двух стоящих рядом скамейках, подхватывал рефрен с явным удовольствием.

─ Это Тыц, – прокомментировала Даша, имея в виду погоняло исполнителя. – Интересный мужик, но часто невменько. Думаю, сегодня опять под колесами.

─ А что он поет? – Облаков в ту пору жадно впитывал любую, связанную с модными тенденциями, информацию…

─ Песняк «Малинова куста», – пояснила Даша, стрельнув сигарету у почему-то все время улыбающейся хиппушки.

Увидев недоуменное лицо Облакова, сморщив нос, уточнила:

─ «Калинова моста».

─ А-а… – заценил фокус Облаков.

Дашка глотнула 777-го портвейна, протянутого ей Струнычем – длинноволосым дылдой с ксивником на груди. Возле скамейки уже стояло несколько пустылок из-под «трех семерок». Большинство присутствовавших были явно в каком-то искусственно приподнятом состоянии духа. Чувствовалось: сигареты и портвейн в большом количестве для этой дринч-команды – обычный суточный рацион.

─ Ух! – кокетливо ухнула Дашка, сделав несколько глотков портвейна, и протянула бутыль Облакову.

Дима от мирских радостей, как всегда в таких случаях, отказался. Живя в Пскове, Облаков думал, что так – сигареты, портвейн на уличной скамейке – ведут себя исключительно пэтэушницы. Но Даша родилась в семье знаменитого археолога, она жила в цековском доме, а такое положение дел разрывало облаковский шаблон.

В шестидесятые в США таких, как Дашка, называли «хиппи на уик-энд». Она была слишком умна, чтобы стать пионеркой, – юной глупой хиппушкой, которая за несколько лет превращается в потасканную старую женщину с вредными привычками. Время от времени, после занятий в университете, Дашка навещала Николая Васильевича Гоголя или ехала на квартирник в какое-нибудь Беляево, где более или менее профессиональные музыканты исполняли песни собственного сочинения.

Через полторы недели, когда заканчивалась сессия, она, порадовав родителей отличными оценками, собиралась ехать в крутое хипповское место на реке Гауя в Латвии.

Облаков, узнав об этом, был в шоке, поскольку в ту пору даже не мог представить себя едущим на попутках в Прибалтику.

─ Псков – это же рядом с Латвией! Поедешь? – спросила Облакова Дашка.

─ Эстония у нас там ближе… Нет, думаю, не получится. На следующий год, может быть…

Отказ Облакова хлебнуть винца («Для поднятия конца!» – прокомментировал Струныч) вся тамошняя компания посчитала недоразумением.

Среди хиппанов в тот день на Гоголях присутствовало немало старичков 65-го и даже 60-го годов рождения. Каждый из этих 25-30-летних олдовых обязательно имел погремуху – Тыц, Лавр, Струныч, Румба…

Живя потом постоянно в Москве, Облаков нередко захаживал на Арбат, на Гоголя. Время от времени видел там и олдовых, и тех, что в 1990-м еще пионерили.

Облик у них был уже не такой оптимистичный, как в последние годы существования СССР. При советах жизнь московских недорослей из обеспеченных семей могла протекать в веселом безделье. Здоровья еще много, заботиться о хлебе насущном пока не надо. Самым агрессивным проявлением окружающей среды были для них иногда приезжающие на Арбат люберманы.

С приходом капитализма, с возрастом ситуация существенно поменялась. Из советских хиппи, встреченных Облаковым, когда он только появился в Москве, те, что в начале девяностых не остепенились, к концу десятилетия умерли или сошли с ума от наркотиков, алкоголя и по другим сопутствующим причинам почти все.

Когда шли с Гоголей, Облаков поинтересовался:

─ Даш, а почему хиппи называют себя системой?

─ Понимаешь, Митяй, – начала слегка захмелевшая студентка МГУ. – Системные хиппи – это, по всей стране, флэтовые концерты, вписка на найт, сленг, поездки автостопом и на собаках…

─ А также факсейшн по всей стране, – перебил ее Облаков.

─ Ого, какие мы слова знаем! – Даша была немного удивлена.

─ Читал об этом. Лозунги возвышенные: «Мир и Любовь» (Peace & Love), «Люби, а не воюй» (Make love, not war), а на деле – разврат.

─ Это ты явно какой-то печатный орган ЦК ВЛКСМ читал. Пойми, для хиппи главное – духовный поиск.

Облаков подумал о пьяной герле по кличке Фенька (прозвали так, потому что слишком часто на ней, кроме бус и фенек, ничего не было), неприлично заржавшей, когда кто-то из хипповой массовки заорал на весь бульвар:

─ Мэйк пись, нот во!

─ Даш, а на что они живут? Особенно взрослые дядьки?

Дарья ответила, что он сам со временем, если захочет, поймет. А Облаков подумал: «Конечно, спев для прохожих „Я хочу быть пупсиком“, они могут получить несколько рублей, но это ж, в лучшем случае, на портвейн!»

С Дашей Дима был знаком недели три. В семнадцать лет – это очень даже немалый отрезок жизни. В тот знаменательный день, подойдя к памятнику, Облаков не обнаружил подружку, с которой забил стрелку. На скамейке сидел Струныч и, кажется, делал вид, что Диму знать не знает. Ждать Дашку, которая, возможно, опоздает на час (вчера именно так и произошло) его – он уже формулировал иногда свои эмоции по-хипповски – ломало.

«Почему бы не зайти, не узнать, что в ГИТИСе надо для поступления? Аттестат с собой, можно подать документы даже… Просто попробую. Надо уточнить, когда у них начинаются прослушивания, экзамены. Все равно еще рано идти в приемную комиссию истфака…» – так думал Облаков, пересекая Арбатскую площадь по подземному переходу.

В ГИТИСе, заглянув в его документы, заполнили какую-то анкету и говорят: