Марк Шувалов - Анамнезис-2. роман

Словно опомнившись, он вдруг осознал, что помимо воли с нарастающим вниманием разглядывает девочку, и ощутил, как теряет, если уже не потерял, опору: взгляд юной незнакомки, беспечно и легко обращаясь к нему, мимоходом подхватывал его как пушинку и увлекал за собой.

В машине Макс не заговаривал: любой разговор, по его мнению, сейчас выглядел бы неуместным. Ну, согласился он предоставить ей ночлег, что из того – подумаешь, велика заслуга. Однако девочка казалась ему какой-то особенной, и, несмотря на то, что Макс подозревал в ней полудетскую глупость, его притягивали ее беспечные и одновременно грустно-глубокие взгляды.

По причине пробок на дорогах пришлось «повисеть» в трех местах минут по десять, после чего Макс наконец-то вырвался на трассу. А спутница его по дороге задремала. Он разглядывал ее, когда случалось останавливаться на светофорах, и мысли его скользили по нежной полудетской шее, спускаясь к вырезу светлой маечки с серебристым кантом, подчеркивающим тонкую прелесть девичьей кожи. На лице Моники до сих пор оставались следы сажи, и все равно розоватые ее щеки словно светились изнутри.

Через полтора часа Макс въехал в ворота своей дачи, а девочка все не просыпалась, и он сидел, не желая будить ее. Незнакомое острое ощущение принуждало его напрягаться и дрожать всем телом. Макс понимал, что это желание, хотя его состояние совершенно не походило на возбуждение от присутствия женщины. Пусть спит, решил он в конце концов и, оставив свою пленницу в машине, пошел в летний душ освежиться после жаркого дня.

Из-за мыслей, возникших от созерцания спящей юной обольстительницы, Макс никак не мог предположить, что она, проснувшись, способна вот так встать напротив и бесстыдно смотреть, как он моется. Впрочем, во взгляде ее непостижимым образом сквозили безмятежность и целомудрие: так смотрят дети, не имеющие греховных мыслей, с оттенком животного интереса к телесности. Макс наблюдал за ней и продолжал намыливаться, в то время как она без тени смущения скользила взглядом по его торсу. Фантазия нарисовала ему студию боди-арта, а себя он ощутил в качестве модели: мыльная пена на теле вполне заменяла сейчас краски художника.

– Разденься и иди сюда, сажу нужно смыть, – сказал он, чувствуя нарастающее возбуждение.

Макс никогда не имел легких связей с женщинами. За девушками он ухаживал долго и примерно, всегда ощущая четкие границы такого общения, но сейчас словно не существовало никаких преград между ним и этим существом – ребенком в женском облике. Между тем, помедлив мгновенье, Моника скинула одежду и шагнула к нему. Он стал деловито намыливать ей спину и юную шею, но, видя, как теплые струи, полоща ее волосы, стекают по ним тонкими нитями ниже, почувствовал, что не может больше себя сдерживать, – так его притягивали к себе, так скользили в его руках округлости ее груди. В голове Макса мелькала мысль, что это все-таки ребенок, и в ноздри ему даже проникал какой-то детский запах, однако глаза и руки убеждали, что это женщина, и тело подчинялось влечению.

А девочка упорно уворачивалась и спрашивала:

– Я нравлюсь тебе? Правда? Ты ведь не просто так?

Голос ее звучал настойчиво, требуя согласия. Макс пытался что-то мычать, но лишь вновь вылавливал нежно-упругие губы и прижимал к себе голое, гладкое, скользкое от воды тело. Ему нестерпимо хотелось взять ее сейчас же, сию минуту, тем не менее разумность в нем возобладала. Перекрыв кран, он накинул на Монику полотенце и, подхватив ее на руки, понес в дом, удивляясь спокойствию и покорности, с какими она принимала данные действия, совершенно не замечая при этом судорог, пробегавших по его мышцам невольными волнами. Макса окатывало жаром, но он не хотел этого показывать и старательно сдерживал дыхание, чтобы не выглядеть слабаком, ведь не зря он три раза в неделю качался в тренажерном зале.

В доме Макс дал своей гостье одну из рубашек:

– Надень это. Твоя одежда… ее нужно постирать.

Невозможно было поймать ни одной цельной мысли: все они словно раскололись на маленькие кусочки. Сознание металось в панике, пытаясь собрать их, но это кружение тут же замерло, стоило Максу остановить свой взгляд на Монике, которая, надев мужскую сорочку и закатав рукава, предстала перед ним посреди кухни – подобная отворенному ранней весной окну с чисто вымытыми стеклами, блестящими в лучах солнца. Макс не мог оторвать от нее глаз, сердце его трепетало, точно крылья пойманной птицы, а Моника между тем спросила:

– Ну что, готовить яичницу?

Макс засмеялся и почувствовал, что смех звучит фальшиво.

– Иди ко мне, – сказал он, еле сдерживая дрожь во всем теле. Но Моника, как ни в чем не бывало, принялась расчесываться перед зеркалом, висевшим в проходе между кухней и нижней комнатой.

– Макс, я не могу с тобой спать, – рассудительно произнесла она без тени волнения, – мы почти незнакомы, и в отличие от многих своих подруг я еще никогда не была с мужчиной. Мне всего два дня, как 18 исполнилось.

За ужином она щебетала легко и беспечно, поглядывая на экран телевизора, тогда как Макс пытался вталкивать в себя пищу, встающую комом в горле: совсем недавно он ощущал голод, сейчас же его мучило желание. После ужина он поднялся в гостевую комнату, предоставив Монике свою спальню. Требовалось поскорее уснуть, однако мысли не позволяли успокоиться. День выдался трудный и знойный, несмотря на конец лета, и, лежа без сил, Макс раздумывал: как неожиданно, в один миг, жизнь его совершенно изменилась, словно неведомый скульптор, вылепив фигуру, вдруг решил все смять и ваять нечто иное. Именно таким, пока еще бесформенным, куском глины он ощущал себя сейчас. А ведь несколько часов назад был уверен в себе, знал, чего хочет, наслаждался жизнью, новой работой, и особенно тем, что сумел таки погасить долг за «фольксваген», о котором мечтал давно – еще с института.

Отец предлагал ему часть суммы, но Макс гордо отказался, ибо уже давно считал отца чужим. А после выплаты долга он решил помогать матери деньгами, что и вовсе делало его в собственных глазах настоящим мужчиной. Да и могло ли быть по-другому, ведь он добился успеха сам, без чьей-либо помощи. И старую родительскую дачу привел в порядок. Не каждый в его возрасте смог бы добиться хоть чего-то, рассчитывая лишь на себя. Все потому, что с детства он привык к самостоятельности.

Он приподнялся и прислушался, но в темной комнате стояла тишина, лишь за окном заливалась какая-то ночная птаха. Волнение настигало его как прилив. Закрыв глаза, Макс пытался от него убегать и вдруг ощутил, как под покрывало к нему скользнуло нежное обнаженное тело.

– Моника, не нужно… – сдавленно прошептал он, тогда как она, не слушая, приникала к нему и подставляла губы для поцелуя. И Макс, не выдержав, целовал ее, касаясь языком беленьких округлых зубок, тех самых, что радостно поблескивали, когда она улыбалась, раня его в самое сердце. В мозгу его несколько раз мелькала мысль, что она еще почти ребенок, но сейчас он был не способен сопротивляться какой-то чудовищной животности в себе, влекущей с силой сжимать сладостно-упругое тело и впиваться в него губами и зубами. Ноздри его улавливали оттенки яблочного аромата, порождавшего неукротимое желание впитать в себя целиком, съесть это сочный плод.