Марина Леванте - Бритые яйца. Или обо всём-всём-всём

И тут же голова вынырнула из неё, с новой идеей и с тем козырным тузом, держа в руках почти выигранный лохушкой приз, правда, совсем не бесплатный, норковую шубу за 20 тысяч деревянных рублей.

– Так берите тогда два, это же Коко! И вы же ещё похудеете, я вам уступлю в цене, таких в магазине нет. У меня же контракт с фабрикой, прямые поставки из Франции.

Разумеется, лохушке и в голову не могло прийти, каким способом она будет худеть, для того, чтобы втиснуть свои телеса 54 русского размера совсем не во французский размер и не во французскую вещь, она даже не догадывалась, как будет бегать за обманувшей её шаманшей, сбрасывая по дороге во время спринта-марафона килограммы, когда купленная ею натуральная норка станет искусственным зайцем, и что произойдёт это довольно быстро. Зато она будет одна во всём городе щеголять в шубке из лысенького зайчика от кутюр, оставшись при этом без купюр. Но ведь похудевшая и сильно помолодевшая. И совсем не важно, уже, от чего именно.

***

И потому торги продолжились. И они всё больше напоминали всем известный «Нофелет», но уже теперешних лет, когда точно так же, пусть и не в конюшенном дворе, а в КБ пришедшей цыганкой предлагалось купить вещички, произведённые на Западе, с той лишь разницей, что те были пошиты реальными цыганами, а эти китайцами, но и тогда и сегодня их придумала, конечно же, Коко Шанель, которая, интересно, догадывалась ли ещё при жизни, как будут потом, уже в наши дни, эксплуатировать её имя, мешая его с китайским фальсификатом, который будет производиться в какой-нибудь Рязани, засевшим там пошивочным китайским десантом. И такая же участь постигла всех давно уже почивших и ныне здравствующих кутюрье, чьи имена бессовестно лепили теперь на дешёвый ширпотреб, пусть даже и привезённый из Франции или из Милана, но ведь и туда заброшенный вездесущими китайскими умельцами, чтобы потом оптом быть скупленным нашими шаманами и шаманшами и уже на нашей территории, не ограничиваясь конюшенным двором, кричать снова и снова:

– Купите, купите, мороженое, самое натуральное, ни капельки молока и сливок, только одно молочное и сливочное мороженое по цене натурального, натуральной норковой шубки, пошитой из искусственного зайчика или кролика, того, что вытаскивал на бис каждый раз фокусник, для тех, кто просил, и кому нравилось, чтобы его обманывали, заплатив за это представление свои кровные бабки, чтобы услышать, как помолодела, как стала солидно выглядеть, в свои и так пятьдесят, но ведь похудеет же, мотаясь за тем, кто всё же удачно обманул, назвав зайца норкой. Просто он не зоологовед, и норок тоже не выращивал на своей ферме, он их вообще, в глаза не видел, просто он продавец—шаман, готовый обмануть того, кто обманываться рад.

Ну, хоть, как в анекдоте не предложил бесплатный мешок картошки бонусом к купленной за баснословные бабки шубе, уже не так обидно будет той лохушке, которая решила похудеть, только ради того, чтобы стать счастливой обладательницей пальто от китайской мадам Шанель, купленном в самом центре конюшенного двора, почти побывав в центре Франции, в самом Париже, где у знакомой теперь ей шаманши тесные связи, с китайской мафией, завязанные плотным узлом, и тот самый Нофелет теперешних лет, что никуда не исчезнет, ни сегодня, ни завтра, и вообще никогда, пока на него будет столь бурный спрос, оправданный каждый раз простым желанием похудеть и глубоким поклонением простым бумажным бирочкам, на которых совсем не случайно попутали надписи, написав Валентино вместо Х#й Ван бино…

П одошёл автобус. Все дружно загрузились. Злобно утромбавались. Сели. Встали. Притулились. Облокотились. И поехали, газанув напоследок мокрым грязным снежком в лица тех, кто не уместился. Им повезло. Потому что:

Ехали и молчали. Тесно. Душно. Жарко. Потно. И вонюче. Растолкать соседа, да так, чтобы он слетел в проход, а ты занял его место, нет возможности. Тесно. Сельдям в бочке и то дышать, как видно, легче. Потому продолжаешь стоять и сопеть, глядя на везунчиков, что расселись, словно баре, на мягких двойных и одиночных сидениях. Расслабились, гады. Всунули проводки в уши, включили музон погромче и замычали в унисон.

Едем дальше в такой невыносимой обстановке. Водитель нарочно останавливается на каждой остановке. Открывает двери. Ему так положено. Щимлет руки, ноги тех, кто по-прежнему с момента загрузки так и висит почти на подножке. Убедившись, по десятому разу, на десятой остановке, что никто сходить не собирается, потому что и заходить просто некуда, снова щимлет руки, ноги, едет дальше.

Обстановка в салоне не накаляется. Не разряжается, ну если только вопросом, обращенным к женщине средних лет, пытающейся вместе со всеми удержать равновесие во время качания рессор и на поворотах автотранспорта, звучащим громко и нелепо в этом почти гнетущем молчании:

– А эта, ваша шапочка из кролика? Она крашенная? Да? – Спрашивает пассажирка, из тех, кому больше повезло, и она расселась, как те баре, на мягком сидении и потому имеет возможность, вздохнув и расслабившись, вести беседы, плюя, на то, что не всем так сказочно повезло, как ей.

– Да, она из кролика и крашеная. – Лаконично отвечает дама в шапочке из крашеного кролика, всем своим видом давая понять, что не собирается продолжать беседу.

Обстановка не позволяет. Да и вечером, с работы, ноги отваливаются от усталости. Спасает от позорного падения, только плечо соседа в драповом зимнем пальто, не любезно, а вынужденно, подставленного ей для поддержки. Одной рукой в перчатке она пытается держаться за гладкий металлический блестящий поручень, но та периодически подло сползает вниз, туда, где висит, вторая, левая, как плеть, тоже в надетой кожаной перчатке, без какой-либо возможности за что-нибудь ухватиться, или хотя бы зацепиться, ну, если только за карман того драпового пальто, стоящего рядом, но это будет неправильно понято, и потому рука в перчатке продолжает висеть, как плеть.

Тем временем, пассажирка, нагло расположившаяся на сидении и ещё задающая дурацкие вопросы по поводу шапочки, обе свои руки аккуратно, словно ученик за партой, сложила на своей сумочке, крепко вцепившись в обе её пластмассовые ручки для верности, или из опасения, что всё же могут столкнуть, и она, оказавшись в проходе, займёт место рядом с крашеной кроличьей шапкой. Что было бы гораздо лучше. Хотя бы перестала сыпать своими вопросами, как из рога изобилия, тем более, что на большинство из них она и сама успешно отвечает.

– А, вы знаете, у меня тоже была шапочка, – продолжила она, всё так же вцепившись в ручки своей сумочки. – Но она у меня была такого красного цвета, и из норки. Знаете такую?