Марина Ковалёва - Рассказы из провинции

– Пошла. Прочь. – раздельно, с тяжелой паузой произнесла Вера Анатольевна. И выпрямившись, не поворачивая головы, прошла мимо Губановой навстречу показавшемуся Вадиму.

Губанова обернулась вслед, смерив взглядом её удаляющуюся фигуру. Тихо, задумчиво проговорила:

– Вот дурная баба. Жизнь свою выпивает, – и вздохнув, направилась к остановке общественного транспорта, где народ штурмовал автобусы и троллейбусы, желая разъехаться в разные концы города.

Вадим Иванович смотрел на себя в зеркало. Сейчас, когда голова совсем поседела, ему почему-то особенно вспоминались не армия, не завод, не покойная жена Веруся и даже не родители, а худенькая старушка восьмидесяти лет, приехавшая к дочери «доживать». Через полвека оказалось, что рассказы бабушки глубоко запали ему в душу и теперь обрели огромную ценность.

Бабушку звали Анной, но сама она звала себя Нюрой. «Теперь и имён таких нет» – думал Вадим Иванович. Анны могут зваться Анечками, а старинные Анюты, Нюты, Нюры позабылись.

Вместе с бабушкой Нюрой тогда въехали: штук десять огромных пуховых подушек в цветочных ситцевых наволочках; столько же маленьких подушечек с вышитыми маками и васильками; внушительный чёрный лаковый сундук, такой тяжёлый, что его еле втащили трое взрослых, и всякие корзинки и плетеные кошелки с запасами снеди. Жбаны с мёдом и топлёным маслом, сушёные яблоки и грибы, копчёные утки, бруски сала с чесноком несколько недель украшали обеды и ужины семьи и превратили переезд бабы Нюры на новое место жительства в долгий праздник.

Собственно, баба Нюра никого особо и не потеснила. Родители и так жили в «зале», потому что маме было жарко в маленькой комнате. Сестра Люда «переехала» в комнатку с окнами на улицу, что ей очень нравилось. Там она стала полновластной хозяйкой стола, за которым она и Вадик делали уроки, а учебники старшего брата вытеснила на подоконник. А он и так день-деньской пропадал на улице, и дальняя маленькая комнатка служила ему только логовом для сна.

Перед сном и происходило волшебство. Само собой получилось, что бабушка ударялась в воспоминания, а Вадик слушал-слушал тихие рассказы – и сладко засыпал. Пожалуй, он один из семьи узнал в подробностях, как молодая Нюра из маленькой деревеньки Ярцево умело и со знанием дела закупала ткани на Покровской ярмарке. Сколько и какого качества нужно было запасти плиса, пёстро-полосатой мерщанской ткани, алого ситца, серпянки на подклад, толстого плюша и какой-то подозрительной «двуличной» шерстяной ткани. Вадик ни разу не догадался расспросить, почему эта ткань была двуличной, зато с удовольствием дослушав похвальбу бабушки, как она всегда «угадывала» удачные закупки, проваливался в сон.

Бабушка рассказывала о старине. Вадику представлялось нечто сказочное, необычное. Детских книжек в доме было мало и одна из них – «Конёк —горбунок». Её первую Вадик сам прочёл по слогам, а потом перечитывал не раз. Он так любил эту затрёпанную книжку, что при строках «Звёзды на небе считает, да краюху уплетает» у него текли слюнки, и он бежал тоже отрезать себе краюху хлеба.

И когда бабушка описывала большое село Виданово, куда отец отвозил её на заработки, перед сонным Вадиком возникал стольный град из «Конька-Горбунка». Да в голосе бабы Нюры и слышалось почтение к такому зажиточному селу, где была своя церковь с голубыми маковками, школа под железной крышей, улицы широкие, а жили одни однодворцы. Вадик не сомневался, что это были рослые гвардейцы, с таким уважением произносила это слово бабушка.

В Виданово Нюру и её мать знали как хороших «обшивалок».

– Бабушка, правильно говорить «портниха», – высовывался из-под одеяла Вадик.

– Нееет… – упрямилась баба Нюра, – портнихи господам шили. А мы – на деревне – обшивалки!

Вадик улыбался, а при слове «плюшка» начинал смеяться.

– Когда спать собираетесь?! – сонным голосом кричала мама из соседней комнаты. Бабушка с внуком затихали, продолжение рассказа переносилось на потом.

«Плюшками» баба Нюра называла тёплые жакеты, шить которые была особенно мастерица. Плюшки были сложные, на талии сзади закладывалось много складок, рукава тоже требовалось присборить. Видановские хозяйки доверяли фасон Нюре.

– Да такие щеголихи, – восхищённо говорила бабушка, – плюшки носили только малиновые, синие да чёрные. Другого цвета плюш и не вези!

Порядок был такой: у кого первого обшивалка останавливалась на постой, тому и шила. Пока обошьёт семью, да переедет в другой дом, да в третий – до Рождества дело доходило. А бывало – и до Масленицы в Виданово доживала, хозяйкам по дому помогала, а те Нюру хорошо одаривали. У себя в Ярцево Нюра была богатой невестой.

Но жениха она присмотрела себе в Виданово, в большой усадьбе однодворца Осипа Григорьевича. К нему первому на постой и ехала, чтобы только скорей увидеть своего Павлушу. Только не признавалась никому в этом.

– Эх! – вздыхал Вадим Иванович, – Кабы я тогда усидчивей был да любознательней! Садился бы и записывал бабушкины рассказы в тетрадку! Сколько интересных подробностей о старой жизни сохранил бы!

Но родители держали огороды, Вадик и Люда помогали с прополкой. А ещё школа, футбол и лапта, рыбалка на речке, в сад за яблоками сгонять на велосипеде, да чтобы с бидаркой объездчика не повстречаться… Вадим Иванович вспоминал своё привольное мальчишеское детство и понимал, что тетрадка тогда никак не могла появиться. Оставалось погружаться в воспоминания.

– Людмилка, иди, покажу как шить! – звала баба Нюра, восседая на сундуке среди подушек. На почётном месте там стоял красивый резной столбик, закрепленный на длинной узкой подставке. Бабушка садилась на неё, а на столбик навязывала мягкий мешочек. К нему булавкой крепила или юбку за подол или подранные штаны внука и, натянув, подшивала. Дети знали, что столбик звался «швейка», но больше интересовались маленьким ящичком в его основании. Там бабушка, вместо булавок, держала для них сизо-голубые карамельки-подушечки.

– Гляди-ка, какие швы знаю: потайной, выворотный, бельевой… Ещё ёлочкой бывает, шнурочком, цепочкой, мережка…

– Не хочу, бабушка, если надо – я на машинке прострочу! – отмахивалась Люда. Вадим Иванович вспоминал морщинистые узловатые пальцы бабушки, уже с трудом держащие иголку, огорчённое лицо в круглых очках. Только раз порадовалась баба Нюра, когда внучка захотела освоить шов «козлик», не могла нахвалиться Людочкой.

Зато Вадик был её утешением, постоянным слушателем, посвященным в молодые, далёкие годы.

Теперь Вадиму Ивановичу тоже хотелось кому-нибудь пересказать бабушкины истории. Хотелось передать дальше крупицы исчезнувшей жизни, обычаев и правил, о которых уже никто не ведал. Но кому? Своих детей у них с женой не было. Из близкой родни оставалась одна Лилечка, дочь Людмилы, да и та жила в другом городе. С сестрой он часто перезванивался, особенно когда она начала тяжело болеть. А в гости к ней ездил редко, Лилю помнил ещё девчонкой.