Марина Ковалёва - Рассказы из провинции

– Да вон туда, по тропке ступайте! – махнула она в знакомом направлении.

Компания, словно узнав великую истину, послушно двинулась в путь. Замыкающий Игорь, почувствовав взгляд Губенчихи, обернулся и запинаясь сказал:

– Спасибо, тётя Валя, до свиданья!

Губенчиха кивнула, оставаясь неподвижно стоять.

– Ну, наконец-то! – закричал Димон ехидным голосом. – Не прошло и полгода!

В ожидании гостей он сидел на перилах веранды. Истомленные зноем путники один за другим входили в калитку. К Алинке радостно подбежала Соня. Её платьице украшала аппликация Совуньи из «Смешариков».

Ребята торопливо наливали себе соки и минеральную воду, наперебой описывая происшествие. Бабушка Димы вынесла на веранду блюдо с крупной клубникой и осталась стоять, слушая сумбурный рассказ.

– Это вас Губенчиха водила, – осуждающе произнесла она. – А вообще – надо здороваться со старшими!

Утром, до школы, Борька часто шел помогать матери. Наталья ещё дома натягивала на пальто синий рабочий халат, а ноги в рыжих стоптанных туфлях вставляла в неглубокие калоши, потому что даже в сухую погоду ей попадались грязноватые места. Ранними малолюдными кварталами они быстро доходили до конторы, во дворе которой всегда уже кто-нибудь сидел. Борька с мамой здоровались с сотрудниками и Наталья заходила в свою дверь, а Борька – в свою. Там за стойкой старичок Никитич приветствовал его рукопожатием, называл «наш человек» и вручал ведерко с клейстером и мочальной кистью. Наталья из своей двери выносила высокий брезентовый мешок с лямками, в котором туго стояли рулоны афиш и газет. Нагруженные, они выходили на улицу и начинали привычный маршрут. Борька обожал свои деловые походы с матерью и знал, что друзья-мальчишки завидуют ему.

Наталья обходила подопечные кварталы, ловко и аккуратно наклеивала афиши на фанерные щиты на стенах, заборах, где-то счищала старые, меняла номера газет в стеклянных витринах. Борьке она не разрешала мазать клеем, только подносить – потому что он был без халата, а одёжку надо беречь. Прохожих становилось всё больше, иногда их окружала толпа и начинала сразу читать газеты, мешая спокойно отойти, и Борька боялся выпачкать кого-нибудь своим ведерком.

Когда шли по одной из центральных улиц, Борька поднимал голову и смотрел на каменный щит на крыше старинного двухэтажного дома с колоннами. Что было раньше на щите – неизвестно, а теперь красовались привычный серп и молот. Но сверху щита чуднó торчал маленький рыцарский шлем, принимаемый Борькой за шлем водолаза. В свое время рабочие видимо, посчитали так же и не сбили его. И хотя всё было забелено известкой, Борьке всегда представлялся этот щит цветным. Однажды он неожиданно сказал:

– Мама, а я раньше жил в этом доме!

Наталья усмехнулась: – Нет, мы тут никогда не жили. Это не жилой дом, здесь учреждение.

– Нет, я тут жил! – настойчиво повторил Борька и добавил растерянно, – раньше жил, до тебя…

Наталья покосилась на сына, поправила мешок с афишами за спиной и ответила, чтобы не фантазировал. Следующий квартал занимал скверик, на углу которого, под столбом с круглыми часами, стоял восьмигранный киоск Горсправки. В нём работала их соседка, Оленька. Оля и Наталья были почти ровесницами, но грузная и круглолицая Наталья выглядела намного старше. Со вздохом она говорила, что у Оленьки чистая и легкая работа – вот и не устаёт за день. Они дружили с соседкой и, проходя мимо, всегда махали ей рукой. Оленька сидела внутри красивая, в кремовой блузе с галстуком и если клиентов не было – весело махала в ответ. Но сейчас в окошко киоска заглядывал милиционер, своей головой в остроконечном суконном шлеме он полностью загораживал Олю. Это был Олин кавалер, Пётр, часто дежуривший неподалеку.

Свернули к Кооперативному рынку. Тут в воротах всегда была толкотня, а дальше к забору непросыхающая вонючая лужа. Наталья забрала клейстер у сына и пошла клеить на забор афишу, а Борька встал в очередь к синему ларьку Главфруктводы. Когда наконец подошла его очередь, Наталья как раз вернулась из лужи и они выпили пополам стакан холодной вишневой газировки.

Подошли к трамвайной остановке. Быстро вдвоём успели поменять газеты в витринке, протолкались к подошедшему красному трамваю и поехали в «любимое место». Трамвай громыхал сначала по шумной и людной улице, затем свернул в узкую, унылую, сплошь из серых дощатых заборов и старых домишек. На небольшой площади, мощёной булыжником, вышли и пошли вдоль каменного облупленного здания, с забитыми досками окнами. Борька вспомнил, что это вроде какой-то склад, но почему-то вслух сказал:

– И не склад это вовсе, а казармы Арзамасского полка.

Но мама не ответила, скинула на землю мешок и стала раскручивать большое объявление о скачках. Перед несомненно древним зданием склада сохранилась круглая дореволюционная тумба, на которую тоже надо было клеить афиши. Закончив дело, они прошли ещё метров сто. Тут из убогой улочки открывался чудесный вид на простор. Город закончился, вниз круто сбегал откос и вдали, всегда освещенные, лежали луга, петляли тропинки, кое-где темнели деревья, а на небольшом холме сиротливо торчала разрушенная церковка. Борька с мамой всегда доходили до края улочки и смотрели отсюда вдаль, они называли это «любимым местом». Борька протянул руку в сторону далёкой церквушки и проговорил:

– Церковь целителя Пантелеймона, там ещё икона святого Антипы, которому от зубной боли молятся.

– Какая ещё икона, церковь заброшена давно, что ты врёшь всё! – возмутилась Наталья.

– Нет, я знаю, туда все ходили к Антипе, от зубов молить. Тут большой сад был, помещица Каткова жила, добрая такая. Домик у неё был каменный и пруд.

– Ну хватит! – оборвала его Наталья, – чего несешь небылицы, откуда тебе знать-то!

– А вот и знаю, я был тут, ходил раньше! – сказал Борька и осёкся. Они посмотрели друг на друга удивленно, и Борька тише повторил: – я знаю…

Наталья пристально оглядела своего девятилетнего сына, щуплого, немного лопоухого, с детской ровной чёлкой на лбу. По его лицу она поняла, что он говорит правду или верит тому, что говорит. Похолодев в душе от непонятных слов Борьки, она быстро взяла его за руку и повела к трамваю: – Боря, через час в школу, поезжай домой уже, поешь.

Благополучно посадив его на трамвай, Наталья подхватила полегчавший мешок и ведёрко и продолжила свой обход.

Однако на следующий день странности возобновились. Когда Наталья на людном перекрестке намазывала клейстером доску под плакат «Враги третьей пятилетки», Борька отошел подальше и крикнул матери, показывая на другую сторону улицы:

– И не торгсин это вовсе, а дом губернского прокурора Сташкевича!