Михаил Дорошенко - Жемчужина во лбу

«О ритуалах, магии, двойниках и философском камне. Поскольку изумруд, проглоченный мною в юности, стал рассасываться, Фон Мерц провел инициацию с пересадкой философского камня из головы князя в мою. Камень, однако, имел обыкновение перебираться из одной головы в другую, и фон Мерц передал его следующему любителю власти и ощущений неземного характера. Ощущения, впрочем, остались. Он же свел меня с Герингом, и все последующие годы я провел в его резиденции. Под покровительством рейхсканцлера – большого любителя искусства – снял полторы сотни фрагментов и фильмов».

Бронзовая сирена шевелит крыльями на пьедестале. По аллее кладбища сомнамбулической походкой движется статуя Командора.

– Ну, а мне что нужно делать? – спрашивает корреспондент.

– Будете изображать дон Гуана, – говорит из-за камеры Кирсанов. – Дайте ему шпагу.

– Я пришел взять у вас интервью, а попал…

– В гуано.

– Не понял.

– Берите шпагу и защищайтесь.

– Мне не нужна шпага? Не знаю даже, как с ней обращаться. Я критик, а не дуэлянт.

– Это заметно. Против Командора она бесполезна.

– Смотрите, ваш истукан рассыпается на ходу. Так и должно быть или это съемочный брак? Послушайте, он ко мне приближается. Что нужно делать?

– Когда подойдет поближе, пожмите ему руку.

– Надеюсь, это не опасно?

От рукопожатия идол окончательно рассыпается, и открывается женщина в кирасе. Она сбрасывает с себя кирасу, представая обнаженной, вынимает шпагу из ножен и начинает наступать на корреспондента. В ритме ее выпадов колеблется грудь. Отступая, корреспондент падает на кровать, стоящую на аллее.

– Помилуйте, откуда на кладбище оказалась кровать? Это неправдоподобно!

– Действительно, – спрашивает Кирсанов, – откуда взялась здесь кровать? Должно быть, ее сюда принесли.

– Так не бывает!

– А как бывает?

– Ну, я не знаю…

Она приставляет к его груди шпагу и замирает.

– Снято! – объявляет Кирсанов. – Говорите теперь, что вы хотели сказать.

– Я хотел расспросить вас о концепции вашего фильма.

– У меня нет никаких концепций.

– Я не понимаю, как можно снимать без концепции. В чем смысл сего нелепейшего эпизода, да и предыдущего – тоже?

– Понятия не имею, – говорит Кирсанов, с бокалом шампанского поднимаясь с могильной плиты. – Я просто снимаю – и все.

– Но это упадничество, сюрреализм и декадентство!

– Вот именно, – подтверждает Кирсанов, ставит бокал на крышу роллс-ройса и уезжает.

Корреспондент застывает в недоумения с широко разведенными в стороны руками.

По извилистой дороге среди сосен и скал движется роллс-ройс к замку вдали. На заднем сидении Шарм и Кирсанов.

– Куда мы направляемся? – спрашивает Гармония.

– На вершину, – указывает Кирсанов, – на вершину власти. В замок Регенсбург.

– Волшебная гора, – говорит шофер, указывая рукой, – все, кто на нее ступают, сходит с ума.

– И мы сойдем, – спрашивает Гармония, – или уже сошли?

– Мы въедем в замок, не касаясь горы. К тому же это поверье: хотите верьте, хотите – нет. Я, конечно, не верю, однако на всякий случай не касаюсь земли.

Кирсанов раскрывает дверь и хватает камень на ходу.

– С ума сошли! – орет шофер.

– Поверье осуществилось и теперь я могу делать все, что захочу.

– Ты и так все делаешь по-своему.

– Я предпочитаю, чтобы меня завоевывали. Только нормальные вечно чего-то завоевывают, сумасшедшие ждут даров, приносимых к ногам.

– Ох, и гиблое это место, – говорит шофер. – Декадентское.

– Что вы тут делаете? – спрашивает журналист, который располагается в клетке, свисающей с потолка на цепи в холле с гостями.

– Уместней спросить у вас, – усмехается Кирсанов, – чем занимаетесь вы?

– После избрания фюрера, я вышел из компартии, но не сразу подал заявление о вступлении в нацистскую. Опоздал на несколько дней. Теперь вот таким образом избавляюсь от позорного прошлого. Нечто вроде епитимьи. А чем вы здесь занимаетесь?

– Я пришел снять кальку с реальности, чтобы создать очередной шедевр. Как вы знаете, я создаю для ведомства Геринга закрытые фильмы, магическим образом воздействующие на действительность.

– Да? Вы все время снимаете, но где ваши фильмы?

– Народ мои фильмы не видит, да это ему и не нужно. Он, народ, – поясняет Кирсанов, оборачиваясь к Гармонии, – никогда ничего не понимал. Да это и к лучшему. Народ всегда неправ, как утверждает Платон.

– Я, конечно, не верю, в эту вашу магию, но раз сам Геринг так считает…

– Считает, считает! Кстати, это я предложил ему посадить вас в клетку для участия в инициации. Вас радует, что вы принимаете участие в инициации?

– А что остается делать? К тому же мне платят за это.

– Все довольны, как я погляжу.

– Какой же ты все-таки циник! – восклицает молчащая до сих пор Гармония.

– Отнюдь! Я – созерцатель всего лишь и… иносказатель.

– Инициатор, к тому же, – отмечает журналист.

– Устами заключенного в клетку глаголет истина! Смотрите лучше на экран…

Из дверей замка выходят элегантно одетые люди. Хозяйка дома муж закрывает двери и слегка толкает рукой: дом снимается с фундамента и начинает скользить в полуметре над поляной. Гости останавливаются, каждый у своей машины, и молча смотрят, как замок уплывает в туман. Наконец, раздаются звуки захлопывающихся дверей, и все уезжают. Замок медленно летит через поляну с пирующими обывателями. Кое-кто в мундирах штурмовиков. Обыватели с неохотой расступаются и бросают в пролетающую диковину бутылки и пивные кружки.

Двери и окна в замке хлопают, плещется вино в забытых на ковре бокалах, звенят подвески хрустальной люстры, тарелки с яствами ерзают по лакированному столу, покачивается шпага, воткнутая в пол. То тут, то там разбросанное женское белье наполняется телесными формами, кои, обретая лица на мгновение, осматриваются вокруг непонимающими взорами и вновь исчезают. Рыцарские доспехи падают со стены и рассыпаются по полу.

Обитатели замка оставляют свои машины и, толкая глобус перед собой, шеренгой идут к морю. Они подводят глобус к обрыву, сталкивают в море и со вниманием следят, как он падает. Как только глобус касается поверхности воды, они поздравляют друг друга и с чувством выполненного долга аплодируют, затем все целуются и, взявшись за руки, прыгают вниз. Нестройная шеренга парит вдоль скалы с барельефным изображением замшелого Посейдона и погружается в воду. Волны бьют глобус и тела о скалу. Над обрывом стоящая фигура наяды из позеленевшей бронзы протягивает руку в сторону заходящего солнца. Металлические шарики с мелодичным позвякиванием сталкиваясь друг с другом, танцуют на пустой поляне.