Михаил Дорошенко - Жемчужина во лбу

– В вашем распоряжении лучший гарем на востоке.

– Именно из-за него я и несчастен, – разводит он руками, изображая на лице все тяготы жизни. – Для меня любая красотка из кабаре привлекательней всех красавиц востока! Я им счет уже потерял, а мне их все дарят и дарят, как будто ничего лучшего найти для подарка не могут! Из-за все той же потери лица я не могу позволить им изменять мне. На следующий же день за оправданье изменницы, что считается слабостью здесь, меня свергнут родственники. Наложницы тоже хороши! Занимались бы любовью друг с дружкой, что в гаремах считается нормой, так нет же: все норовят мужчин затащить к себе! Вокруг столько блюстителей нравственности! Осведомители так и роют паркет копытами, чтобы выслужиться. – Эмир замолкает, уставившись на экран. – Дорогая Патриция, вы хотя бы могли быть со мною добры?

– Ваше величество, я могу как-нибудь заглянуть на часок к вам.

– О, Гармония! – встает эмир и возводит руки к небу. – В черных чулках, – останавливается он у двери, – и красных подвязках, как в кабаре.

Похожие на узоры орнамента извивы барханов, редкие саксаулы, раскрашенные шары перекати-поле.

Лимузин подъезжают к оазису, останавливаются перед узорными воротами запущенной виллы.

– Прежде чем войти в этот дом, – говорит Кирсанов, обращаясь к Гармонии, – я должен предупредить тебя, милая Гармония, чтобы ты ничему не удивлялась и сделала все, что попросят. В этом доме – наше спасение!

– Спасение?

– Не сегодня-завтра в Бухару войдут большевики, и нам понадобятся деньги не только на продолжение фильма, но и спасение жизни. Здесь проживает крепостная актриса, ей, кажется, больше ста лет, но она все еще верит, в обретение счастье. Существует поверье, если на ее ковре проливается кровь, то счастье обеспечено на сто лет вперед. Местные жители почитают ее за святую. Они все освещают, что выходит за рамки их воззрений на жизнь. Если мы угодим хозяйке дома, мы получим деньги на фильм и отъезд…

В зале, заставленной антиквариатом, на некоем подобии трона восседает старуха. Над ней из стены вытягивает шею и крылья изразцовый орел с циферблатом в когтях.

– Явился, мерзавец, – восклицает она. – Где пропадал, признавайся?

Кирсанов разводит руками:

– То там, то сям…

– Обманщик!

– Да, – кивает Гармония, – он известный обманщик, но как умудрился он вас обмануть?

– В году эдак двенадцатом, кажется, когда Ирод город спалил.

– Что за Ирод, мадам? – спрашивает Гармония.

– Ну, как же, Ирод, как его, а, Буонопарте! Мне в сей год как раз тринадцать годков исполнилось, и была я актрисой у барина нашего. Когда наш дом загорелся, я стала кричать. С улицы входит гусар. Поднял меня и понес, а потом передумал, вернулся к дивану, обесчестил, а потом уже спас. Я его полюбила навек, а ты только сегодня вернулся. Поздно, однако, я мужчин разлюбила за то. Я велю Луизе негодяя убить, а потом оживить, чтобы снова убить!

– Разве так можно? – спрашивает Гармония.

– Можно, – заявляет служанка.

– Об-манщик, прохвост, негодяй! Слов не хватает! Да, что говорить тут? У-бей негодяя, Луиза, – обращается она к служанке и тычет пальцем в сторону Кирсанова, – у-бей!

Позевывающая молодая служанка с роскошным телом, потряхивая пышной, ничем не стесненной грудью под блузкой, несколько раз втыкает кинжал в спину Кирсанова. Он падает на белый ковер с яркими красными узорами и черным квадратом, вплетенном в орнамент.

– Ах, – восклицает Гармония, в ужасе выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, как если бы ее сейчас тоже должны поразить кинжалом. – Мне плохо, – едва произносит она и сползает по стене с картиной: обнаженная с надкушенным яблоком с изумлением выслушивающей то, что ей нашептывает Мефистофель.

– Ладно, – заявляет хозяйка, – можешь теперь его оживить.

Служанка брызгает на распростертое тело водой. Кирсанов встает, как ни в чем не бывало. Ухмыляющаяся служанка несколько раз втыкает бутафорский кинжал с уходящим в рукоятку лезвием себе в ладонь.

– Убивать еще раз мы его больше не будем, раз вам его жалко, барышня, а накажем примерно, как встарь. На ковер! – указывает старуха рукой на Кирсанова. – Вы, барышня, посечете его.

– Я!? – изумляется Гармония. – Но…

– Никаких возражений не принимаю. Луиза, розги! А, уже принесла, молодец.

– Ну, почему я? – пытается протестовать Гармония. – Почему не Патриция? Она справится лучше меня. Во всяком случае, ей это нравится.

– Действительно, у меня лучше получится.

– Я сказала, э-та барышня! – тычет старуха пальцем в сторону Гармонии.

– Дорогая Гармония, – убеждает ее Кирсанов, – если ты не согласишься, мы уедем ни с чем.

– Ну, держись!

Луиза и Патриция стоят по бокам кресла. Слышен свист розги.

– Так его, так его! – подбадривает Гармонию сидящая в кресле старуха. Кажется, что орел вот-вот взмахнет крыльями и вырвется из барельефа на стене.

Наконец, вырывается и летит над песками.

Лимузин едут по пустыни. Над ними низко парит орел. Кирсанов достает из сумочки Гармонии браунинг и наставляет на него. Тот отлетает в сторону, но не отстает.

– И сколько денег мы выручи, – спрашивает Гармония, – за эту отвратительную сцену?

– Неужели ты не понимаешь, – смеется Патриция, – спектакль заранее был подготовлен для развлечения нашего гения.

– Для развлечения?! Какие могут быть развлечения, когда большевики вот-вот захватят Бухару?

– Уже захватывают, – подтверждает Кирсанов. – Слышите выстрелы? Бухара обречена. Мы уже не вернемся туда.

– Возможно, ваше последнее представление переполнило чашу терпенья небес.

– Зато у нас будет везенье и счастье.

– Каким унижениям завтра готов ты подвергнуть меня?

– Позволь, дорога, позволь: не я ли был в унизительном положении, а ты – в возвышенном?

– Какой же ты негодяй!

– Я? Я – нет! Пока, правда, я исполняю роль негодяя, а завтра, возможно, стану другим, оставаясь при этом собой. Я ведь живу несколькими жизнями одновременно.

– Одной из них сейчас ты лишишься! – говорит Гармония и направляет на него браунинг.

Кирсанов разводит руками, изображая на лице покорность судьбе. Некоторое время Гармония держит пистолет у лба, а затем стреляет в воздух.

«Сквозь иллюминатор на полу кабины английского дирижабля эмир смотрит на украденную у него страну. Далеко внизу – игрушечные домики Бухары. С башни броневика Шестиглазов с упоением расстреливает из пулемета карнавальных чудовищ. Объятые пламенем надувные драконы мечутся, словно живые, сея панику в рядах наступающих красноармейцев, на голову которых опускаются еще и парящие в небе воздушные змеи. Английские танки выползают на пригорок и останавливаются. Из люка вылезает английский офицер и смотрит в бинокль на объятый пламенем город. Наконец, он машет рукой: танки разворачиваются и, оставляя тучу пыли, уходят. Победители в долгополых шинелях запутались в расшитых бисером вуалях ширм и занавесок гарема, словно серые птицы в сетях. Геомант надевает усыпанное бриллиантами облачение эмира и садится на трон. Он берет с подноса жемчужные ожерелья, расстегивает их и сыплет жемчуг на ладонь. Жемчужины с треском рассыпаются по мозаичному полу. Малолетняя наложница выскальзывает из корзины с цветами, усаживается к нему на колени и засыпает. Он прикладывает палец ко рту, когда штурмовики Шестиглазова врываются в тронный зал. Они закалывают новоявленного эмира сквозь обнаженное тело наложницы штыками».