Евгения Истомина - Конечный итог

А тут все это бах и исчезнет.

И все говорят, что я уже скоро найду кого-нибудь еще, а я, как маленькая Аляска, уверена, что лучше уже не будет.

Я не боюсь ляпнуть что-то не то, и он тоже, и мы несем всякий бред, и он говорит, что я похожа на свеклу.

И от этого очень грустно отказываться.

И мне каждый раз очень обидно, что у нас было так мало времени.

У меня сейчас просто такое сокрушительное ощущение, что вот он уедет, и весь мой мир рухнет, и краски потускнеют, и огни погаснут, и мне ничего без него будет не нужно, и после него никакой жизни у меня уже не будет – это, конечно, полная ерунда, но жить с этим все равно почему-то тяжело.

Поэтому иногда, к своему стыду, я не выдерживаю и начинаю просить меня забрать по одному и тому же сценарию.

– Юра, забери меня

– Ну куда я тебя сейчас заберу?

– Ну не сейчас, а года через два.

– Ты же понимаешь, что я не могу ничего обещать.

– А мне нравится думать, что ты меня заберешь.

– Ну конечно я хотел бы тебя забрать.

Продолжается глупая сказка про белого бычка.

***

Переводчик:

я понял, чем мне нравятся твои истории. мои просто как фотографии. а у тебя – развитие сюжета, драматическая арка, всё как положено!

Вы:

ты, кстати, так и не рассказал свою историю про Тарантино

Переводчик:

аа! ну короче, я ехал на автобусе из Атланты в Новый Орлеан (под the house of the rising sun и cotton fields back home) я был единственным белым на весь автобус, включая водителя, большинство ехало в Mobile, Alabama, это не те места, где снимали True Detective, но очень похоже. и рядом две темнокожие тётки смотрели на dvd-плеере Джанго и громко ржали над всеми этими нигер через слово. и я такой О_О

Вы:

)) как прекрасно

Переводчик:

вот и всё. эпизод не заканчивается, драматической арки нет. поэтому я и не пишу)

Вы:

ну тогда в конце должна быть просто какая-то мысль типа «и теперь я каждый раз вспоминаю, об этом, когда…". или «и я задумался, а потом понял…»

Переводчик:

есть Нюанс. такие вещи можно себе позволять, если ты – Кэрри Брэдшоу, ну или просто девушка-колумнистка. а не мущина с бородой

Вы:

хотела бы я быть колумнисткой. а на деле я человек, который уже даже не понимает, какой сегодня день недели

Переводчик:

это я тебе голову вскружил, да?)

Вы:

ох уж эти самоуверенные мальчики: D

Переводчик:

и скромные девочки! ты, кстати, говорила, что какой-то супер девочково-хипстерский журнал хотела посмотреть, может, тебе купить?

Вы:

да перестань, сама приеду и куплю! чего тебе ещё из-за меня заморачиваться

Переводчик:

я хочу сделать тебе приятное. и скорее бы ты уже приехала! я уже даже соседу про тебя рассказал. и вообще уже очень очень хочу, чтобы всё повторилось снова

Переводчик:

и в главный штаб скоро привозят «Олимпию» Мане!

Вы:

класс! но я мейнстримная телочка, которой больше нравится Моне

Переводчик:

you are truly the best mix of smart and sexy.

***

– Кстати, я рассказал о тебе кузену, – признался Юра. Я в очередной раз осталась у него, и мы снова лежали на одной из его кроватей.

– Кузену? А двоюродный брат – это как бы недостаточно аристократично? – спросила я.

– А что, Витя очень даже аристократичный! У него вот лошадь есть.

– Лошадь?!

– Да, – кивнул он, – она живёт на конюшне, вкусно кушает, и у неё свой тренер.

Тем летом мне везло на владельцев неочевидной собственности – катеров, лошадей и будущих докторских степеней.

– И да, хотя он мне и двоюродный, но гораздо ближе, чем мой родной. То есть, сводный, ну ты поняла, – у его отца был сын от первого брака, на дюжину лет старше Юры.

– И вы росли вместе?

– Ну, проводили столько времени, сколько получалось, они же жил не здесь, в Коломне. Но на лето вот нас обоих увозили к бабушке. И когда надо было разъезжаться по домам и расставаться, мы плакали. Не всегда, конечно, – уточнил он, – лет до восьми.

– Вы похожи?

Он помолчал.

– Внешне – я бы не сказал, хотя мамы у нас довольно похожи. Может, немного. Но в остальном – да, очень! Вите тоже нравятся тролли, Толкин, древние легенды. Ну и в целом мы всегда на одной волне. Думаю, он для меня вообще самый близкий человек.

Вот так Юра начал рассказывать обо мне родственникам. На этом, собственно, он и закончил.

Вообще-то я всегда была именно такой девочкой, которую можно было безболезненно знакомить с родителями.

Привет, мама, это Саша, она работает в благотворительном фонде.

Да, из Пскова. Закончила иняз. Нет, в школе проработала всего год.

Мои родители в разводе. Да, как и все.

Валентина Васильевна, а ещё салатику положите?

Валентина Васильевна, кстати, была мамой мальчика, с которым я встречалась в университете. Двумя его лучшими чертами вообще была мама и идеальный пресс.

Ну и ещё он был очень заботливый.

Мне нравилось приходить к ним домой, потому что у них, как в семье Обломовых, был культ еды. Продуктов было настолько много, что в квартире нужны были сразу два холодильника. Моим любимым был тот, что стоял в коридоре – на его дверце всегда лежали десятка три шоколадок. Валентина Васильевна работала медсестрой в процедурном кабинете и каждый день превращала безболезненные инъекции в шоколадные плитки. В какой-то момент Валентина Васильевна уже начала называть меня «невесточкой», пошли разговоры о том, как после учёбы мы оба устроимся на работу, и надо будет покупать квартиру, и я почти воочию увидела два новых холодильника, которые мне придётся заполнять тоннами котлет. На годовщину Толик подарил мне духи под названием «Marry me», на которые наклеил бумажку с продолжением: «… someday».

А через неделю мы расстались.

Юрина мама была неуловимым и почти несуществующим призраком.

Конечно, по их дому было понятно, что здесь и правда живёт женщина – хотя бы потому, что в холодильнике всегда ждали салаты, супы и вареники, а в прихожей в несколько рядов стояли босоножки и туфли всех мастей. Я смотрела на эту обувь и пыталась понять, что Юрина мама за человек.

Саму её за все эти недели я так и не увидела. Будь я чуть более подозрительной, подумала бы, что вместо мамы у Юры есть жена.

Она, наверное, догадывалась о моём существовании – не так же просто сын всё время интересуется, когда конкретно она собирается ехать на дачу, и вряд ли он начал внезапно пользоваться кремом для тела и носить женскую пижаму – Юрина комната постепенно обрастала моими вещами.

Но приезжать мне можно было только строго после того, как уже уехала мама.

Официально меня не существовало. И в тех телефонных разговорах, которые Юра при мне вёл с мамой, он до последнего исключал меня из своего нарратива. Если она спрашивала, что он делает, то он отвечал, что работает, или читает, или отдыхает, отчитывался, что нашёл в холодильнике еду и поел, рассказывал о своих планах. В его репликах он как бы всегда был один.