Елена Адаменко - Смех Касагемаса. Роман

Она кликнула на фотографии симпатичного молодого человека, начала просматривать его анкету, спускаясь вниз по тексту. На стандартный вопрос «Что вы больше всего цените в женщине?» этот милый парень ответил: «Ухоженный лобок». Иза прошептала:

– О господи…

Вздрогнув, закрыла сайт знакомств, и вновь перед ней немым упреком замаячил «Лексикологический аспект». Иза решительно поднялась, шагнула к стеллажу, отыскала еще одну нужную книгу. Чтобы вытащить ее, отодвинула семейную фотографию, произведение пляжного фотографа: молодая смеющаяся женщина в центре смотрела прямо в объектив, а на нее, тоже улыбаясь, снизу вверх глядели девочка лет семи и мужчина, присевший на корточки, – Иза и ее отец. Сзади читался южный приморский пейзаж. Чуть дальше стояли фотографии родителей с закрепленными на уголке черными лентами…

«Ухоженный лобок»! В очередной раз Иза поразилась людским странностям. Она не была девственницей, к счастью: летний лагерь для изучающих английский язык после первого курса дал ей кое-какой опыт. Правда, парень был московский, и продолжения не последовало. Она немножко фантазировала на эту тему, конечно. Но напрасно. «Переключился на москвичек», – думала она, и обида окрашивала ее мысли легким серебристым светом.

Вернувшись тогда в Петербург чрезвычайно уверенной в себе, ей казалось – очень даже искушенной и опытной, Иза поняла, что отец отослал ее на время каникул не случайно. Он стал странно задумчив, печален, все чаще оставался дома, в аптечке появлялись все новые лекарства… Каким-то шестым, десятым, двадцатым чувством она узнавала все это. Все повторялось, как с мамой. Однажды, собравшись с духом, Иза спросила, и отец ответил: «Ты умная девочка, все правильно поняла». Обещали ему пять-шесть месяцев, продержаться им вместе удалось почти три года. За это время вся ее свежеприобретенная искушенность сошла на нет, она безнадежно и во всем отстала от ровесниц, никаких больше любовных историй – актуальной для нее оставалась лишь история болезни. Иногда появлялась надежда, иногда не давало дышать отчаяние, потом привычным стало ожидание конца… И ужас, о котором никому не расскажешь. Ужас от того, что жизнь может быть такой мучительной, что беда пришла и длится, и длится, и длится… Страх, что придется остаться одной, наедине с жестоким непонятным миром, без всякой защиты, руководства, помощи…

Герман очень Изе понравился. Сразу. Как только позвонил.

Будущему постояльцу она планировала отвести комнату, в которой росла сама: тахта, книжный стеллаж, письменный стол, платяной шкаф. Герман ответил на предложение, которое она после долгих сомнений и колебаний вывесила на университетской доске объявлений, первым, единственным и очень быстро (она не знала, что на самом деле он уничтожил любую возможность конкуренции, сорвав листок с ее телефоном).

Они договорились о встрече в сетевой кофейне у метро. Иза пришла заранее, взяла кофе и села за столик у окна, положив перед собой мобильный. Скоро телефон ожил. Она ответила на вызов:

– Да.

– Вы уже на месте?

Иза увидела у входа в кафе молодого человека, который стоял с мобильником у дверей и осматривался.

– Да, я справа от дверей. – Сердце у нее вдруг дало сбой, потом забилось очень часто.

Парень посмотрел в нужную сторону, но народу в вечерний час было много.

– Не можете подать знак? Где вы?

Иза привстала, неловко помахала рукой с зажатым в ней мобильником. Герман заметил ее, улыбнулся и стал пробираться к столику. Высокий, с темно-русыми густыми волосами, ясными синими глазами, в красной куртке, с рюкзаком. Довольно взрослый. Лет двадцать семь – двадцать восемь, наверное. Она, кажется, видела его в студенческой столовой.

– Привет! Вот он я, будущая соседка!

В объявлении Иза написала: «Сдам комнату девушке-студентке», но Герман по телефону весьма убедительно доказывал, что он – гораздо лучше и скромнее любой девушки, так что предварительно они договорились. Однако личную встречу на нейтральной территории Иза все же назначила – надо хоть взглянуть, что за тип.

– Не опоздал?

Иза посмотрела на часы в мобильном.

– Почти нет.

– Вот и славно.

Герман повесил куртку на спинку стула, снял с плеча рюкзак, сказал:

– Возьму что-нибудь. – И отправился к барной стойке.

Сердце у Изы по-прежнему было не на месте, и рука, которой она поднесла к губам чашку, кажется, дрожала. «Дура. Чего психовать? Просто разговор. Просто парень…»

Через пару минут, вернувшись с кофе, Герман продолжил:

– Иза… Имя у вас необычное.

– Полностью, вообще-то, еще хуже – Изабелла. Родительский каприз.

– Скажу честно, Иза-Изабелла, мне очень нравится ваше предложение. Очень подходит. Я буду хорошим жильцом, клянусь. Я аспирант, история искусств. Жизнь веду тихую, доверием не злоупотребляю, не имею домашних животных, не курю, не буйствую – и рад бы, может, да не успеваю. Вся моя жизнь здесь, на пятачке Васильевский – центр, сосредоточена. Заканчиваю диссертацию. Пишу про Пикассо, если вам интересно. Чем не соседка? Моя невеста бывает в городе только по выходным, и то не всегда. Она биолог и сейчас в поле, у нее тоже диссертация. Она почти единственная моя возможная гостья.

Иза помешивала ложечкой свой остывший кофе, не зная, что вообще в таких случаях положено говорить. Невеста еще у него какая-то. Молодой человек тоже, похоже, растерялся. Помолчал, достал из рюкзака паспорт, аспирантский билет, кошелек.

– Вот мои документы. Залог могу оставить.

Он подвинул ей бумаги, она полистала паспорт и отложила его.

– Хорошо. Я сдаю первый раз…

Голос у нее почти пропал, и она замолкла.

Герман пошутил:

– Не хотите сообщить мое имя кому-нибудь из друзей? Вдруг я маньяк?

Иза с трудом сумела взглянуть на него, пытаясь понять, действительно ли ее страх и беспомощность настолько очевидны, и проклиная вечную свою ненаходчивость.

Герман как последний аргумент вытащил из рюкзака прозрачную папку с ксерокопиями документов, подвинул ее по столу к Изе и заговорил очень серьезно:

– Давайте я заплачý за месяц вперед, а там посмотрим? Вы, кстати, почему решили сдавать?

Не без труда (почему-то предательски перехватило дыхание) она произнесла:

– Денег не хватает. Папа умер недавно… Друзья его помогли мне, конечно, но… Квартира большая, квартплата тоже. Я учусь еще, так что сами понимаете. – Иза вздохнула и добавила почти шепотом: – Мама еще раньше умерла.

Герман кивнул сочувственно:

– Понятно.

Над их столиком снова повисла мучительная тишина. Иза, не зная, что еще она может или должна сказать, совсем не чувствуя в себе сил поддерживать беседу, поочередно доставала из папки листочки с ксерокопиями документов потенциального жильца и складывала их сначала вдвое, потом еще и еще, пока они не превращались в совсем уж крохотные прямоугольники. В какой-то момент она все же подняла глаза и увидела, что Герман наблюдает за ее действиями с неописуемым изумлением. Иза как можно хладнокровнее смахнула бумаги в сумочку.