Игорь Денисов - Ид

– Исходя из твоей философии, человеческая жизнь ничего не стоит.

– Ничего. С точки зрения экономики, ее себестоимость – ноль! – Вредина хохотнул.

– Тогда получается, что нацисты имели полное право убивать евреев и жечь белорусские деревни. Люди ведь мусор.

– Нет, не имели. Они ограничивали свободу евреев, мешали им получать удовольствие. Это преступно.

– Значит, жизнь не важна, а удовольствие имеет смысл?

– Немного не так. Просто, в этом мире умному человеку остается только одно – стараться получить хоть немного радости.

– А опыт?

– Да привязался ты к опыту. Опыт… это опыт.

– Пошли на второй круг. Согласись, дорогой Вредина, что все важные моменты твоей жизни, меняющие ее бесповоротно… случались неожиданно, а их предпосылки стояли за рамками твоего индивидуального опыта?

Вредина наморщил лоб и нервно поболтал ножками.

– Больно много ты… умничаешь, – процедил он.

Любовник усмехнулся.

– Ну, так он же Умник. Что еще ему делать?

Умник поправил на носу очки, сложил руки на груди и серьезно изрек:

– А самые важные события – поворотные моменты человеческой истории – стоят за рамками ВСЯКОГО опыта.

Вредина тоже сложил руки на груди, сердито нахохлился и поежился, как Попугай Кеша на балконе за окном у Вовки.

– В этом беда всех Умников, которым не дают бабы. Вы дрочите на все великое, важное и значительное. А я простой человек, и хочу жить. Жрать, спать, срать и трахаться.

– Зачем же тебе тогда наш… кружок? – спросил Простак. – Ведь тогда, получается, и писать незачем.

– Он получает удовольствие, – сказал Умник. – И бесценный опыт.

– Я просто развлекаюсь. И пытаюсь развлечь других.

Умник точно развлекался. Он встал, самоуверенно прошелся по комнате и остановился у камина.

– Никогда не понимал людей, которые пишут или читают ради развлечения. Есть много других способов развлекаться, намного лучше. Шли бы в клуб или на дискотеку. Или в стриптиз-бар.

Вредина не ответил. Простак, поглядев на них обоих, встал и, прокашлявшись, сказал:

– Я не знаю, кто из вас прав, такое ощущение, что оба. Я только хочу сказать, что восхищаюсь вами обоими. Вы оба настоящие философы. Я сначала не хотел сюда ходить, а теперь просто горд и безмерно счастлив, что нахожусь в одной комнате с такими прекрасными людьми! Позвольте…

Не договорив, Простак сломался пополам в глубочайшем поклоне.

Оба оратора, обомлев на секунду, переглянулись и громко расхохотались.

– Да-а-а-а-а-а, брат, – выдавил карлик. – Я сразу понял, что ты долбанутый, но не думал, что настолько.

– А я сразу понял, что ты в глубине души добрый человек.

Вредина вдруг споткнулся, побледнел и опустил глаза. Вскочив, оскалился, фальшиво потянулся и промямлил:

– Ладно, ребята, заболтался я. Спасибо большое, все было очень вкусно. Ха-ха! Я… кстати… вам покажу потом… одну штуку…

Болтая так, он пятился к двери, в темный коридор, откуда дуло. И выскочил во мрак.

Любовник изящно поднялся. Умник посмотрел на часы.

– Засиделись мы. Жена будет надо мной смеяться, мол, опять ходил по бабам?

Раскланявшись, он вышел прямой походкой, словно робот. Любовник с интересом посмотрел ему вслед.

– Черт возьми, – расхохотался я. – Мне казалось, я пришел сюда читать свою писанину, а тут вон какие беседы. Ладно, пора нам расходиться.

Подняв воротник плаща, я потрусил под холодным дождем, который тек за шиворот, лился в уши и закрыл от меня мир сплошной стеной. И славно. Я и не хотел ничего видеть.

Почему-то из головы у меня не шел Вредина. Почему он так странно вел себя и, главное, почему сбежал?

Скоро я разозлился. Да какое мне дело? Люди вечно лезут в голову и заставляют думать о них, переживать из-за того, что они сказали или сделали. Это все наследие первобытных времен, когда права имело только стадо, а не отдельная личность. Глупый атавизм, совершенно не годный для постиндустриального города XXI века, где можно выжить, неделями ни с кем не разговаривая. Самое поганое – мне бы думать о том, что написать для семинара, а идей ноль. Я минут пять пытался сосредоточиться на литературе, но потом с проклятьями бросил попытки. Перед мысленным взором возникали или голые бабы, или эти придурки, или мои прошлые ошибки. Призраки, которых нет… Я вижу людей, живых и мертвых, что-то им объясняю, доказываю, оправдываюсь. И все время выхожу победителем в споре, или вызываю безмолвное восхищение. Но чувство при этом поганое.

Я шел мимо многоквартирного дома, и по дурной привычке остановился, чтобы поглазеть в окна. Вот на первом этаже семья празднует что-то… день рождения мальчика… Мама, папа, сын и прикольная серая кошка. Все в колпаках и с клоунскими носами, держат в руках бенгальские огни, похожие на искрящиеся одуванчики. То есть, все, кроме кошки, конечно. Мальчик пытается задуть свечи на торте, взрослые хлопают в ладоши и поют «С днем рожденья тебя». А кошка, ни хрена не понимающая, но чувствующая, что хозяева в хорошем настроении и происходит что-то веселое, путается у них под ногами, жмурясь и радостно выгибая спинку.

Я торопливо прошел дальше, и как назло, в следующем окне оказался в чужой спальне. Двое молодых, красивых и глупых стояли посреди комнаты, хорошо освещенной. Целовались, кретины, при этом Он еще хватал Ее за задницу. Щас не могут обняться, чтобы шаловливая ручка оставалась на талии, обязательно сползет ниже.

Начали раздеваться. Да твою ж мать. Его жадные нетерпеливые руки нагло и деловито хватали голое тело.

Стыдливо отведя очи, я пошлепал дальше, стараясь думать о том, что мне написать. Меня окружают полные ублюдки. Один массовый убийца, другой бабник, третий лох, четвертый подкаблучник и зануда. Воистину, искусство – прибежище худших. Мы жалкие отщепенцы, пытающиеся оправдать свою жизнь выдумками. Я шел дальше. Я пытался убедить себя, что талант – хорошая компенсация за вечное одиночество, справедливая сделка…

Эти мысли прервались, когда у меня под носом что-то просвистело сверху и упало с глухим грохотом. Я отпрянул назад в глубокую лужу, где были водоросли и чуть ли не беременные лягушки плавали. Мне показалось, что кто-то сбросил из окна девятого этажа дубовый шкаф.

Но то, что упало, было меньше, и оно раскрылось, как цветок, но вывалились оттуда не трусики и лифчики, а кишки и черно-красный мозг, и мое лицо оросилось кровью.