Игорь Денисов - Ид

Я стоял в луже, и смотрел, как из глазниц прыгнувшего с крыши человека вытекают глазные яблоки.

Глазные яблоки. Это выражение придумал Шекспир.

Как и слово «изумление».

Как и слово «одиночество».

Я оглядел тело. Грязная одежда, худые плечи… С этим человеком я разговаривал два часа назад.

Сирота.

Глаза катились дальше, с бульканьем упали в лужу и остались на пузырящейся от дождя коричневой поверхности, как безумные поплавки.

Я выпрямился, озирая пустынную улицу.

– Эй! – крикнул я. – Здесь только что человек умер! Где вы все?

Никого.

Я снял плащ и накрыл тело. Потом вызвал «скорую» и около получаса ждал, дрожа от холода. Но в последнюю минуту, когда за углом послышалась сирена, смылся.

Правильно ли я поступил? Если бы остался, пришлось отвечать на вопросы полиции, давать показания. Мы договорились сохранить наш кружок в тайне. Да и кто я этому парню? Я даже имени его не знаю.

И еще одна мысль не давала мне покоя.

Первым я увидел Простака. Он стоял у парадного, темного зияющего провала, похожего на беззубый рот старика. В пальто, шея обмотана шарфом, глаза и нос красные.

– Привет, – сказал я, пожимая его руку. – Наших еще нет?

«Наших». Неужели я это сказал?

– Нет, – прогундосил Простак, шмыгая носом. – В кои-то веки я первый.

Он достал платок и шумно протрубил в него, тот всколыхнулся, будто занавеска от ветра.

– Черт подери, я простудился, а мне сегодня читать.

– Тебе?

– Мы с Любовником договорились, когда ты ушел. Он… о, а вот и наш Конфуций.

Через квартал шагал Умник, в руке его покачивался увесистый дипломат.

– Извините, я прямо с работы. Сегодня совещание.

– Ничего, – прогудел Простак. – Остальные тоже опаздывают.

– Если вообще придут. – Умник скептически оглядел нас с ног до головы. – Почему у меня ощущение, что нас с каждым разом все меньше и меньше?

– Как ты объяснил жене, куда ходишь? – спросил я.

Умник махнул рукой.

– А, я просто отмалчиваюсь. Она перестала спрашивать. Думаешь, рассказать?

– Нам нельзя рассказывать о кружке.

– Нет, я имею в виду, объяснить, чем я занимаюсь в свободное время.

– Она не поймет. Никто никогда не понимает.

Все в тот вечер шло не так, и часть этого «не так» был, конечно же, Вредина.

Он подъехал к темному, согбенному, мрачному дому на длинном белом лимузине, который тянулся целую милю и состоял, казалось, из тысячи тонированных окон, отражающих сияние солнца. К крыше налипли желто-красные осенние листья.

Он выскочил из обитого кожей салона, где звучала музыка то ли Джей-Зи, то ли Канье Уэста, я в этих говнорэперах не разбираюсь. В оливковом костюме, из нагрудного кармана торчит белый платок. Только носки почему-то малинового цвета.

– ДОБРЫЙ ВЕ-Е-Е-Ч-Е-Е-Е-Е-Е-Р-Р-Р! – прорычал он, распахивая объятия. – А вот и я, встречайте звезду!

– Пошел ты в жопу, – гуняво пробормотал Простак. Он хотел еще что-то добавить, но вместо этого чихнул.

– Извини, – усмехнулся Умник. – Забыли выстелить ковровую дорожку.

Вредина, не замечая сарказма, вертелся так и эдак, любуясь своим отражением в подсыхающей луже и позволяя нам рассмотреть его со всех сторон.

– Извините, ребятки, но сегодня читать буду я. – Коротышка захихикал, потирая маленькие ладошки. – Я сегодня в ударе.

– Нет, Простак, – возразил я. – Уже решено.

Тот, снова высморкавшись, сказал:

– Да, ладно, пусть. Я в плохой форме.

– Уговор есть уговор. Вредина в прошлый раз сбежал, не объяснив причины, так что права голоса у него нет.

Его глазки сверкнули.

– А чего это ты раскомандовался?

– Действительно, чего? – послышался веселый голос прямо у меня над ухом. Я обернулся.

Приближался Любовник, и в нем не было ничего необычного. Он, как всегда, был элегантен, то и дело приглаживал челку тонкими пальцами, на которых сверкали перстни.

– Откуда у меня ощущение, что нас с каждым разом все меньше?

– «Нас»! – не выдержал я. – «Нас, нас, нас, нас, нас, нас, нас» … Заладили.

Они удивленно воззрились.

– Какая муха тебя укусила? – спросил Простак. От изумления у него даже голос стал нормальным, а насморк мгновенно прошел. – Такой сегодня денек хороший. Может, последний в году.

Я сказал: не знаю. Но, конечно же, я знал.

Тревожился я, вот что. И не знал, как рассказать остальным…

– Я думал, Стратег все внятно объяснил. Мы просто помогаем друг другу и делаем дело. А теперь превращается в очередную тусовку.

– Слава богу, этого придурка здесь нет, – буркнул Вредина.

– Лучше бы тебя здесь не было, – огрызнулся я.

– А я здесь! Выкуси! – Вредина сунул мне под нос фигу и безумно расхохотался. – Назло тебе приперся. И буду читать свой шедевр.

– Не будешь.

– Буду!

– Нет.

– Дат!

– Разойдитесь, чемпионы, – замахал руками Любовник. – Что как маленькие, без твердой руки Стратега никакой дисциплины.

– Тоталитарный режим пал, – сказал Вредина. – Наступила демократия.

– Да здравствует анархия!

Мы ступили во мрак, Умник пытался нащупать на стене выключатель. Нашел. Пощелкал. Тщетно.

– Электричества нет, – объявил Простак.

– Спасибо, Капитан Очевидность, – с сарказмом ответил Умник. – ОБОЖАЮ людей, которые говорят банальности. «Погода испортилась. Машка пришла. Солнце на востоке взошло»… что там еще?

– «Цены поднялись», – подсказал я.

Мы все вытащили смартфоны, темный вестибюль озарился холодным светом экранов.

Здесь явно кто-то заночевал. На прогнившем полу валялись шприцы и презервативы, на стенах были нарисованы члены, голые бабы, от пола до потолка красовались надписи ИДИ НАХУЙ и КАТЯ ПРОСТИТУТКА.

Любовник присвистнул.

– Тут бомжи, что ли, ночевали?

– Или дети из богатых семей, – заметил я. – Последствия обычно те же самые.

Вредина прошелся по вестибюлю, сокрушенно пнул банку из-под «Пепси». Она отлетела в угол, разбрызгивая вокруг мочу.

– Найду этих уродов, буду ПЫТАТЬ. Долго и мучительно. Начну, пожалуй, с клещей.

– Ногти будешь выдирать? – поинтересовался я.