Игорь Денисов - Ид

Вредина скрипнул зубами.

– Я схвачу одного из них, зажму в тиски его мошонку и раздавлю причиндалы. Потом, конечно, можно и ногти повыдирать.

– Ну, позови меня. Охота взглянуть.

– Заметано.

Мы пожали друг другу руки.

– Как они могли так нагадить в этом ХРАМЕ ИСКУССТВА? – заломил руки Простак. От гнева и печали выздоровел окончательно, голос почти нормальный. – Да хоть бы и не в храме. Они этот дом строили? Таскали кирпичи, шкурили доски, забивали гвозди, проводили канализацию и электричество? Это чужой труд.

Любовник огляделся, поморщился.

– Ну и вонища тут. Пойдемте наверх, посмотрим, что там.

Мы гуськом поднимались по скрипучей темной лестнице, освещая путь гаджетами.

– Я в юности никогда не писал на стенах, – разглагольствовал Простак. – И только теперь понял, почему. Я способен на большее.

Один за другим мы вошли в комнату заседаний, и ахнули. Здесь было еще хуже. На стенах кровь, на полу лужи блевотины, а на сиденье кресла-качалки… в общем, куча. Нет, не денег.

Умник меланхолично огляделся в поисках чистого места, куда можно поставить дипломат.

– Простим их. Они тоже пытались оставить свой след в истории… как умели. Разве люди виноваты в том, что они такие убогие?

– Это потому, что мы слабаки! – сплюнул Вредина. – Люди, может, и не гении, но у них есть инстинкты. Они каким-то образом почуяли, что Стратега нет. При нем… не осмелились бы.

– Думаешь, за нами следят? – спросил Любовник.

– Нет, я имею в виду… ментальный след.

– Чего-чего, а этого тут с избытком. Помните все эти звуки, крики, визги? Я был уверен, что к этому дому никто на пушечный выстрел не подойдет. А этим хоть бы хны.

– Когда ты пьян или обдолбанный, тебе море по колено, – сказал я. – Ну, что делать-то будем? Семинар на сегодня отменяется?

– Семинар? – дернулся Простак. – Да я вообще сюда больше ни ногой. А если они здесь шалман устроят?

Любовник вышел на середину комнаты и, оглядев наши лица серьезным взором, тихо сказал:

– Это наш дом. Наш храм. Мы никому его не отдадим. Тем более каким-то…

– Наркоманам, – подсказал я.

– … детям богатых папиков. – Он сжал кулаки, сузив красивые глаза с пушистыми ресницами. – Мы все отчистим, отмоем, приведем в порядок, и Простак покажет нам свой труд .

Я кивнул.

– Согласен. Для начала нужно разжечь камин.

Я не буду описывать, друзья мои, через что нам пришлось пройти. Но могу заявить, что мы трудились усердно, слаженно, хотя Вредина и жаловался, что Байрону не приходилось счищать с пола блевотину, а Простак поскользнулся на лестнице и опрокинул на себя два увесистых пакета с мусором. Умник руководил, я снова стал тенью и безропотно подчинялся. Налево по коридору обнаружилась кладовка, где было в достатке швабр, тряпок, метел и ведер.

Умник сумел разжечь камин. Обгаженное кресло мы вынесли в коридор, отмыли и отчистили. У Умника в дипломате имелся освежитель воздуха. Окна были заколочены трухлявыми досками, но мы отломали парочку, чтобы дать простор прохладному ветру. В комнату заглянула щербатая луна.

Расставив свечи, мы кое-как расселись. Я, Любовник и Умник устроились на диване, Вредина облюбовал шаткий стул у стены, а Простак… ему пришлось сесть на перевернутое ведро.

Он долго расшаркивался и раскланивался, благодаря нас за внимание, извинялся, что плохо читает, что у него болит горло и так далее, пока мы не потеряли терпение и не велели приступить к делу.

Кашлянув, он начал.

Стоя под невидимым защитным куполом, он смотрел, как прозрачный свинцовый гроб задвигают в ячейку обелиска.

Сквозь стенки гроба он видел лежащего внутри мальчика. Мальчик в черном костюме, волосы гладко причесаны.

Мрачные могильщики в темных комбинезонах задвинули гроб до упора, дверца секции 23031975 закрылась, электронный замок тихо щелкнул.

Жена стояла рядом в плаще серебристого цвета, бледна, лицо опухло. Глаза – два синих озера, полных печали.

Она не ответила на его взгляд. Молча смотрела, как могильщик нажимает красную кнопку слева от ячейки.

Все. Их сына кремировали.

Он поднял глаза.

Черный, матово блестящий обелиск тянулся вверх на высоту шестиэтажного дома. На кладбище этих обелисков больше сотни. Тысячи урн с прахом. По защитному энергетическому куполу стекают холодные струи октябрьского дождя.

Дома жена молча сбросила мокрый плащ, отправилась на кухню. Он стоял в коридоре с белыми стенами, бессильно опустив руки, и слушал, как она включает кофеварку.

Нужно что-то сказать, а слов нет. Нужно что-то сделать, как-то ее успокоить… или лучше ее сейчас не трогать? Черт его знает, он никогда не понимал, что делать в таких случаях. Ужасная правда заключается в том, что ему самому необходима поддержка, его сердце тоже разрывается от боли.

Еще более ужасная правда: ему не хочется искать утешения у жены, прижаться к ней, обнять. Женщину такие вещи успокаивают, мужчине же все эти объятия как мертвому припарка. В первую очередь ему хотелось пропустить пару стаканчиков. А потом – оказаться за девяносто километров от этого дома из стекла и стали, где воздух пропитан болью и отчуждением. Уехать в научный центр. И с головой окунуться в лабораторные исследования.

Вместо этого он со вздохом отправился на кухню.

Кухня встретила его блеском хромированных поверхностей и красноречивой тишиной.

Жена стояла у большого панорамного окна, выходящего на маленький сад в японском стиле. По стеклу текли струи дождя. Искривленные сакуры роняли белые лепестки на узкие бетонные дорожки. В руке жена держала чашку кофе.

– Наташа…

Она не ответила. Он почувствовал усталость и раздражение. Не считает же она его виноватым!

Он снова позвал ее по имени.

Не оборачиваясь, она сказала тусклым голосом:

– В этом нет души, тебе не кажется?

– В чем?

Он говорил таким же тусклым голосом, почему-то скрывая радость от того, что она заговорила первой.

– Кремация. Все слишком чисто. Стерильно. Раньше можно было прийти на могилу, принести цветы.

Она глотнула кофе. Когда заговорила вновь, в ее голосе звучала усталая насмешка:

– Человечество научилось лечить любые болезни. СПИД. Рак. Врожденный порок сердца. Только в одном случае медицина осталась бессильной. Опухоль мозга. Так глубоко, что невозможно оперировать. Даже с самой продвинутой лазерной аппаратурой. И именно это с ним и случилось.