Григорий Синеглазов - За решёткой. Криминальный роман

«Тормоза» открылись и в «хату» вошёл новенький. У него были длинные волосы, и он живо и весело всех поприветствовал.

– Откуда ты такой весёлый? – спросил у вновь прибывшего «Леший», которому, похоже, не сиделось на месте, и всё было интересно.

– Ну как «откуда»!? С воли, естественно! – Ответил волосатый. – Слушайте, ребята, я первоход и в тюрьме в первый раз. Пожалуйста, не грузите меня! Если моя причёска не нравится, то не переживайте, побреюсь я налысо. Я же понимаю, что теперь в тюрьме нахожусь.

– А откуда ты такое слово знаешь: «первоход»? – Решил уточнить арестант Александр.

– А то, как же? – изумился волосатый. – Первая ходка, вторая ходка, третья ходка. Это все, по-моему, знают. И на воле тоже. Я даже в интернете тюремный кодекс почитывал, чтобы немного ориентироваться в местности.

– Красавчик! – Воскликнул «Леший», и его тут же перебил патлатый арестант:

– А вот внешности попрошу не касаться! Предупреждаю заранее: моё очко предназначено исключительно для того, чтобы справлять большую нужду.

– Да нет! – Воскликнул Саша, – ты не понял! Красавчик – это тюремное слово. По фене, или по понятиям, «Красавчик» – это что-то типа молодец, так держать и тому подобное. Мы здесь не говорим «молодец», потому что молодцы сосут концы…

После этой фразы раздался дружный смех на всю сборную камеру. Которая, к слову пополнялась, но не думала опустошаться. Прибыл ещё один арестант:

– Здарово, ребята!

– Ты откуда такой, – первее всех поинтересовался «Леший».

– С суда. На продлёнку ездил.

– Чё, продлили, да?

– Ну а как ещё? Я уже год так таскаюсь по судам. Раз в два месяца возят в суд и продляют, а дело никак раскрыть не могут.

И многие другие подробности пребывания в СИЗО Боре ещё предстояло узнать. Сюда прибывали и те, кто уже давно сидит здесь, они прибывали с баулами, и собирались на этап в колонию для отбытия наказания. «Везёт кому-то, – подумал Боря. – Кто-то уже отсудился, срок получил, а я ещё не знаю, чем всё закончится. И зачем я только в этот „Мак“ попёрся?». Впрочем к Боре уже все давно потеряли интерес. Он же приобрёл интерес рассматривать сборную камеру. Здесь было что-то вроде параши, куда можно было справить нужду, многие зеки уже этим воспользовались, заранее извинившись перед остальными. Тут было окно, сквозь которое виден забор, а за ним воля. Какой-то многоэтажный дом.

Прибыли люди с баулами, которые оказалось едут издалека. Их этапом пересылали из Тулы в Кострому, а поскольку прямого поезда «Тула – Кострома» нет, временно оставили их в Москве. Они спросили:

– Ребят, мы даже не знаем, в каком мы городе? Что за централ это?

– Успокойтесь, ребята! – Обратился к ним «Леший». – Вы в Бутырке.

– А где тут пересыльных держут? В транзитной хате?

– Ага! – Ответил всё тот же «Леший». – Я с вами скорей всего. Сам с «Серпов» только приехал.

– То есть ты сам ещё здесь ничего не знаешь?

– Ну как «не знаю»? Я уже полтора года сижу. Меня закрыли в Серпухове. Быстро осудили, дали срок, в зону отправили этапом в Кострому. И тут раз! Оказывается, что на меня второе уголовное дело открыли. Вернули меня обратно в Серпухов из Костромы, добавили ещё два года. Теперь не знаю, когда выйду. Может, пока сижу, ещё что-нибудь откопают. Так-то надоело уже за добавкой ездить. Зато пока ездил туда-обратно уже два раза здесь, на Бутырке побывал.

Боря прослушал разговор и понял что он в Бутырской тюрьме. Той самой, где «судьба ломается» и «душа так мается». Осознав это, он решил продолжить осмотр помещения сборной камеры, которую зеки сокращённо именовали «Сборка». Здесь был высокий потолок. Настолько высокий, что если бы Боря встал на плечи равного себе, то смог бы дотянуться до потолка лишь кончиками пальцев вытянутой руки. На стенах было куча надписей. Превалировала везде аббревиатура «А.У.Е.». Арестанты были заняты разговором, и некогда было поинтересоваться у них, как она расшифровывается. На стене, прямо над Борей, кто-то из зеков набил стихотворение, видать заточкой:

Больше не на чём писать,

Остаются стены.

Но на них порассуждать

Лишь возможно с теми,

Кто потом сюда придёт

Без клочка бумаги.

Что потом произойдёт,

Не увидят сами.

Кто напишет о себе,

О своём районе.

Кто винит в голубизне

Не в другом вагоне.

Может кто строку зачнёт

Сочинять стихами.

Что потом произойдёт?

Лишены тех знаний.

Нарисуют на стене

Ради смеха морду.

И получится вполне

Знак протеста гордый.

Каждый раз меняя люд

Карантинной сборки,

Люди старшие прочтут

О себе все строки.

Кто-то будет отмывать

От рисунков стены.

А другие повторять,

Оставляя смену.

А удачная мысля

Выйдет за пределы,

Претендентов веселя

На закрытом деле.

Рядом с этим стихотворением кто-то подписал более короткий и чуть менее складный стишок: «Будь проклят тот, кто век от века, решил тюрьмой исправить человека». Боря находился в таком состоянии, что был согласен с любым из тех, кто писал на стенах. Открылись «тормоза», и уфсиновец объявил:

– Кто на этап? – Поднялись четыре человека. – Выходите.

– Счастливо, ребята! – Попрощались этапники. И на сборке стало менее людно. Затем дверь открывалась ещё раз. «Старшой» назвал шесть фамилий. И люди пошли, с ними и «Леший», и тульские. Оказалось что ведут пересыльных зеков, кто в Бутырке проездом. «Леший» обошёл всех арестантов, всем пожал руки, а Боре крикнул напутственные слова:

– Бывай, Боря! Не бойся, ты не один здесь по статье сто шестьдесят первой. И не паникуй, что в тюрьме оказался. Пол-России побывало в тюрьме, а знаешь где вторая половина?

– Не знаю. – Не понял намёка Борис.

– Как «не знаю». Вторая половина в милиции работает.

Под дружный смех арестантов пересыльные удалились. Затем пришёл ещё один старшой, опять назвал много фамилий. На этот раз оказалось, что он пришёл за теми, кто сидит в Бутырке уже давно, а ездил в город на суд, на следственные действия, и на прочие характерные для зеков выезды. Осталось в камере лишь пять зеков, которые были вновь прибывшими, и к которым только-только применили санкцию на арест. Среди них был и тот, у кого длинные волосы. Было бы логично если бы этот патлатый чем-нибудь походил на того Лёшу Тарханова, что с профкома, с которым пиво пил накануне задержания. Однако, нет, этот волосатик выглядел иначе, и разговаривал по-другому. По его речи, скорее можно было принять за гопника, нежели нефора. Но, несмотря на это, одет он всё же, как типичный неформал: длинные волосы, косуха и берцы. Боря принялся и дальше изучать надписи на стенах. Его зацепила ещё одна: «Кто не был – не знает, кто был – не забудет». Точнее не скажешь о пребывании в тюрьме.