Василина Орлова - ЯММА №2 (8)

«..?..!..!»

«…», – позже объяснял он полицейским.

«…», – сказал сержант и сочувственно похлопал его по плечу.

«..?» – выразил он надежду.

«…», – уверил его сержант, посоветовал выпить чего покрепче и лечь спать.

Газеты писали, пестрели громкими заголовками. Звонили и выражали поддержку родственники, соболезновали друзья. Звонили репортёры. Старые знакомые по тёмным делишкам предлагали пробить по своим каналам. Однажды в последний раз позвонил его спортивный агент перед тем, как навсегда оставить его в покое. Потом звонили кредиторы. Потом он сломал телефон…

Газовый камин горел, не переставая, уже год, и ему казалось, что огонь всё ещё источает сладковато-пряные душные ароматы, но любые попытки его погасить провалились, не помогло даже отключение газа. Пламя в камине было ровным, спокойным и совсем не обжигало, он мог часами держать в нём зарубцевавшуюся уже руку. Он так и делал, в очарованном трансе наблюдая, как пламя не причиняет ему вреда, не переставая удивляться этому необычному обстоятельству.

«…», – сказал он на годовщину, будто самому себе, стоя перед зеркалом в ванной с ополовиненной бутылкой виски в одной руке и опасной бритвой – в другой.

В зеркале он внезапно увидел её, окружённую слабым ореолом голубовато-серебристого лунного сияния, – необычайно красивую, – такой она не была даже на их первом свидании, – и непривычно трезвую, – такой она не была никогда. Вид её был полон смирения, какой-то архаичной женственности. Она ласково и робко улыбнулась ему, словно, ободряя. Он кивнул ей в ответ и сделал глоток из бутылки. Почувствовал, как его член через брюки упёрся в массивную тумбу под раковиной. Почти позабытое желание всецело овладело им. Сидя на краю наполненной ванны у него за спиной, она ждала его – нежная, обнажённая, – только бедра и колени чуть прикрывала шёлковая шаль.

«Она сделала, как я сказал! – подумал он. – Она прощена!» Он поднял руку с бритвой…

Что-то мерзко скрипнуло на чердаке. Что-то истошно заверещало в пустой детской.

Никанор Иванович не возвратился домой. Он было хотел, но вдруг кто-то ему позвонил, так что стало как-то стыдно вот так просто взять и не ответить. Пришлось потянуться за телефоном. Он долго сумрачно слушал, а потом перестал. Он только спросил у кого-то на том конце провода (это образно, потому что провода не было, так как связь уже достигла некоторого развития):

– Это точно?

Ему ответили:

– Да.

На том разговор их был окончен. Никанор Иванович решил никогда больше не возвращаться домой. Он пошёл в магазин, где продавали его любимые пирожки с зеленью. Зелень ему напоминала о весне и новом возрождении. Пирожков этих не было. Не было и возрождения, но весна-то формально точно была.

Девушка предложила с ливером. Ливер у Никанора Ивановича вызывал не вполне приятные ассоциации, так что он и вовсе решил сегодня не ужинать.

Никанор Иванович отправился в бассейн. Там всегда было весело, и пели песни в воде. Дело было в том, что в этот бассейн всегда ходила объемного вида женщина, которая умела оперно петь. По слухам, пела она в местном оперном театре. Никанор Иванович не мог позволить себе театр, поэтому ходил в бассейн. Это и замечательно. Можно и плавать, и слушать. Дама объемного вида там часто распевалась. Объясняла это тем, что в воде оно полезнее.

Когда Никанор Иванович пришёл в бассейн, то увидел, что воды там нет. Певицы тоже. Даже бабушки, которая обычно сидела вот тут прям справа. На дне бассейна была глина, а из трубы раздавался неприятный вой. Никанор Иванович решил пойти дальше.

Никанор Иванович бродил в старинной белой шинели, отделанной выцветшим мехом и вспоминал, куда бы он мог себя деть, но места не находилось. Он знал бассейн, знал этот миленький магазинчик с пирожками. Да и всё. Театр дорого, а больше и нет ничего. Тогда Никанор Иванович решил взять и уехать из города. Но и его встретила неудача. Во-первых он понял, что аэропорта в городе никогда и не было. Даже аэродрома не было. Была ли железнодорожная станция? Нет, её тоже не было. Была железная дорога, но её за ненадобностью разобрали и свезли на склад. Оттуда отвезли на завод и переплавили. Теперь это автомобиль, в котором проезжает по улицам мэр города Спальников Александр Михайлович. – Тогда что остаётся? – подумал Никанор Иванович и закурил. – Остаётся автобус, – продолжил про себя Никанор Иванович. Но зачем Никанор Иванович закурил? А потому что в эту самую секунду он понял, что автобус был очень дорогой. Денег на автобус не было. К тому же автобус был на прошлой неделе, а на этой его не бывает. Это неделю ждать. Неделю ждать не хотелось. Хотелось сразу уехать, да куда подальше. Возможности такой не было, так что Никанор Иванович смирился. Он ещё не знал об этом. Он пытался противостоять этому, но он остался.

Никанор Иванович тщетно грел себя мыслью, что это тоже пройдёт. Не прошло. Оставалось сдаться. Сдаваться не хотелось. Но всё пройдёт, как всё прошло. Сдаваться, сдаваться, сдаваться, – повторял он, пытаясь справиться с внутренней агрессией. С паникой. С непреодолимой злостью. Никанор в эту секунду был клубком оголенных проводов, каждый из которых обладал своею волей и правом. Но право было одно.

Что тогда сказали Никанору Ивановичу по телефону, так никто и не знает. Никто не знает, и куда он после бассейна делся. Никанор Иванович так и не возвратился домой.

– Может он уехал? – вопрошала Варвара.