Василина Орлова - ЯММА №2 (8)

Тамара запустила холодную белую руку в волосы сына, потом опустилась к шее, скользнула по спине, обогнула напряжённый торс, поднялась к лицу и, сделав круг, вернулась к волосам, сама того не замечая, до боли сжала их.

– Ты плакал, – повторила Тамара, но теперь это уже был не вопрос.

Она провела жёсткими пальцами по чёрным бровям Ибиса, по впалой щеке, слегка надавила на губы.

Ибис судорожно втянул в себя воздух, борясь с паникой. Воздух легко прошёл внутрь и бесшумно провалился куда-то в лёгкие. Это не принесло облегчения. И сбежавшего ветра тоже больше не было рядом, воздух был пустым.

– Мне здесь не нравится, – прошептал Ибис, сам не до конца понимая, к кому обращается. – Я хочу уйти…

Тамара молчала, словно ничего и не слышала.

– Не знаю куда, – продолжил Ибис, с трудом выдавливая из себя слова. – Просто туда, где не будет всего этого. Не будет рук и темноты подвала. Туда, где не будет дома…

– Я тебя выведу, – раздался в голове едва уловимый шёпот. – Не сопротивляйся мне, и мы покончим с этим.

– Мама… – тихо позвал Ибис. – Мама, ты слышишь меня?

Тамара молчала.

– Мама… Ты действительно здесь? Или я тебя выдумал?

Но Тамара снова молчала.

Ничто не пугало Ибиса так, как это молчание и мертвенная пустота в глазах. Он отвернулся, не в силах больше вглядываться в эту бледно-голубую пустоту на побелевшем равнодушном лице.

Мать быстро отняла руку, послышались шаги, и хлопнула дверь. Тамара ушла, а вслед за ней снова погас свет.

Густая и липкая, как жвачка, пустота снова окружила Ибиса, и он почувствовал, как вязнет в ней с каждой секундой всё больше. Теперь от этой темноты было не отмыться: она путалась в волосах, пачкала одежду и тело, склеивала веки. Через уши, нос и рот она проникала внутрь, заполняя лёгкие и желудок, всасывалась в кровь и устремлялась к сердцу, отчего то начинало биться быстрее, изнутри ломая рёбра и кривой позвоночник.

– Я тебя выведу, – шепнул лёгкий ветер. – Я выведу тебя отсюда, – повторил он. И больше не возвращался.

Это было особым наслаждением – видеть, как кожу человека преображают удары, как кожа синеет и меняется. Резиновая дубинка зажата в кулаке, она с упоительным свистом рассекает воздух в очередном ударе, кровь стучит в висках, а руки кажутся руками дирижёра, исполняющего симфонию издевательства и унижения, растаптывая и в прямом, и в переносном смысле то, что некогда называлось человеческим достоинством. Символические погоны с цифрами «2,5» изящно изгибаются при каждом движении, глаза сверкают вдохновенным огнём садистской радости, дубинка с размаху опускается на спину арестованного – и крик боли разрывает воздух, словно наполняя помещение звуками государственного гимна. Он переступает лежащего на полу арестованного и ему в голову приходит мысль, как ещё он мог бы поиздеваться над жалким созданием, извивающемся на полу – особо жестоко, особенно мерзко… Да, за такое он наверняка получит медаль «За садизм» первой степени, особый знак отличия, которого удостоились всего пара его коллег по отделу и вообще по всему району.

Жестокая гримаса озаряет лицо Сергея Иванова, когда он представляет эту сцену. Но тут он понимает, что у него уже болят руки, и вообще он порядком устал избивать арестованного, а впереди ещё целая смена. Поэтому он просто пнул его ботинком в живот и, пыхтя, плюхнулся на стул. Взяв у напарника Паши Воронова, сидящего напротив, сигарету, Иванов закурил, по-прежнему, впрочем, широко улыбаясь.

Он знал, что, вернувшись домой, он, слуга беззакония, дружески подмигнет своему вспотевшему, измождённому трудами праведными лицу. И позже в темноте, уже засыпая, он всё ещё будет чувствовать на губах застывшую улыбку и слышать человеческие крики. А потом ему приснится замечательный сон, в котором одни избитые до посинения будут шагать по другим и ложиться штабелями, подобно горе трупов в расстрельной яме нацистов…

Пока Иванов курил, а арестованный за экстремизм Алексей Клишин катался по полу, кашляя кровью, Воронов закончил составлять протокол добоя. Он протянул заполненный листок Сергею, и тот бегло просмотрел его.

«Задержан 25 сентября 2036 года за уличные порядки…»

Клишин вышел к зданию администрации и стоял с плакатом, содержание которого не двузначно толковалось как экстремизм… Ведь грамотная экспертиза любое изречение сможет интерпретировать как экстремизм. А Клишин призывал своим плакатом ни много ни мало распустить нынешнюю гордуму и администрацию… Вот уж террорист, так его и раз так. Последнее время таких вот майданутых стало больно уж много… Этот был уже третий за квартал. Но, благо на сей раз среагировали быстро и уже через пять минут погрузили мальчишку в патрульную машину. А вот предыдущий успел простоять аж четверть часа, за что всё отделение потом знатно получило по шапке.

«До прибытия органов беспределопорядка успел избавиться от:

– пистолета Макарова в количестве 1 шт.;

– боевого ножа в количестве 1 шт.;

– наркотических веществ, предположительно героина весом в 2.5 грамма»

Повезло гадёнышу… Собственного оружия и наркоты при нём естественно не было, а своего подбросить у Иванова с Вороновым под рукой не оказалось. Гришка, их поставщик героина, как раз исчез куда-то, уже два дня на связь не выходил. Ну, это ничего, до него Иванов ещё как-нибудь доберётся… А вот то, что этот слизняк, что сейчас на полу валяется, по заслугам не получит – то жалко. Могли бы его на полжизни засадить, а теперь поторчит только пару недель в спецприемнике, да на учёт поставят – и всё.

«Были проведены делофабриковочные мероприятия, а именно…»

Дальше в общих чертах описывалось, как Иванов избивал Клишина.

– А что же ты, Пашка, не написал, как я его головой об стол жахнул? – возмутился Сергей. – Ты вообще это видел? Да за такой удар можно премию получить! На, допиши!

И он протянул листок обратно Воронову.

– Да как скажешь. Хочешь, я там ещё пару лишних ударов припишу?

Иванов чуть подумал и сказал:

– Да не, лучше не надо! Не дай бог, ещё начальство обнаружит, что мы тут лишнего себе присваиваем, обоим влетит. Отведёшь этого штибзика в клетку?

***

После добоя Клишина, Иванов и Воронов вышли в пеший патруль. Первое время полицейским не попадалось никого, к кому можно было бы прицепиться, так что им даже скучно стало. Дабы разогнать апатию они подошли к группе гопников – угоститься сигареткой, да потрещать. Те мирно распивали алкоголь и ломали государственную собственность в парке. Ребят этих Иванов хорошо знал – каждый из них проходил минимум по одному делу о разбое или грабеже в качестве потерпевшего. Например, у их заводилы, Митьки, была тяжба с женой, которая, к слову, сейчас сидела с ним рядом. Вообще, эта овца первая на него заявила, но Митька легко доказал, что пострадавшая сторона здесь он, поскольку она его, шельма такая, спровоцировала. В этом ему помог Иванов. Не бесплатно, конечно. Ну так, доброе дело, менее добрым не становится, если за него награду попросить. Вообще, Иванов удивлялся, как это Митька после всего с этой стервой живет. Простил, видать. Святой человек, этот Митька.