Василина Орлова - ЯММА №2 (8)

Ибис сжал виски пальцами, стараясь сосредоточиться, сфокусировать внимание на чём-то одном, додумать хотя бы одну мысль до конца. Но ничего не выходило, мысли его были столь велики и необъятны, что просто не вмещались в сознание, ограниченное плотью. И кто бы мог подумать, что плоть способна ограничивать разум?

Ибис помнил свою смерть. Свою первую, настоящую смерть. В начале он пребывал в безвеременье, он был вне всего, потому что ничего тогда не было. Тогда и он сам был другим, и не вполне ещё осознавал себя как я , тогда он был мы . И распавшись, обретя собственное я, отличное от всех прочих, он встретил Его. Его я было множественным, как бы раздвоенным, а я Ибиса – единым. И вместе они, Единый и Раздвоенный, стали творить, и создали всё, что было вокруг. Раздвоенный создал природу – особый механизм, самостоятельный разум, мгновенно отделившийся от создателя и вставший на путь самостоятельного непрерывного развития и обновления. Единый же не мог отделить от себя своё творение, и созданные им существа оставались вечными детьми, зависимыми и нуждающимися в наставлениях.

Они были неразумны, не хотели созидать и только требовали, как голодные птенцы. Вскоре они стали разрушать творение Раздвоенного, паразитируя на природе, и Раздвоенный обратился к брату с молитвой отозвать создания, пожирающие всё на своём пути, как болезнь. Но Единый не мог отвернуться от своего творения, и тогда брат убил его. Да, тогда это случилось впервые, тогда Единый перестал быть собой…

С тех пор существование его превратилось в череду заточений в слишком тесных телах, в которые запирал его брат, желая вернуть к жизни.

Ибис затрясся, ощущая какой-то могильный холод, обступающий его со всех сторон. Жизни перемежались в его голосе, смешиваясь в какой-то ядовитый коктейль. Понять, что из этого реальность, а что плод разбушевавшегося после блябинских конфет воображения, было невозможно.

Однажды Ибис спрятался за шторой в спальне родителей и видел, как отец повалил мать на кровать, как сорвал с неё одежду. Маме не нравилось, Ибис ясно видел это по её лицу, а папа не видел, он вообще на неё (то есть на её лицо) в тот момент не смотрел. Мама знала, что Ибис в комнате, она заметила, как он выглядывает из-за шторы. Отцу не выдала, но сама пристально глядела на сына, не отводя глаз. Ибис тоже не мог отвернуться или снова спрятаться за шторой, почему-то ему было страшно это сделать, и он оцепенел, как под гипнозом.

Когда отец заснул, мать выволокла Ибиса из комнаты и сильно ударила по лицу, так, что потом остался синяк. Ибис был уже слишком взрослым, чтобы заплакать, однако от обиды и неожиданности губы его задрожали. Мать прижала его к себе и стала ласкать… Это было странное воспоминание, но почему-то оно казалось Ибису ключевым.

С тех пор Тамара часто ласкала его, особенно теперь, когда Ибис был круглосуточно заперт в подвале и совсем не мог сопротивляться. Ласки эти всегда были пугающими, даже отвратительными, после них содрать с себя тело хотелось даже больше обычного.

Как-то раз Ибис сознался Виктору:

– Я знаю, что ты мне не отец, а Тамара мне не мать. И я знаю, что ты сделал с ней.

Виктор мгновенно покраснел, сдвинув чёрные брови, и несколько раз ударил Ибиса. Не наотмашь, как делала мать, а всерьёз, так, что в глазах потемнело.

– Не смей больше говорить подобного! – строго проговорил Виктор. – Особенно матери.

Но за это он мог бы и не переживать, Ибис никогда не сказал бы подобного Тамаре. Пусть она и била наотмашь, но всегда пугала значительно больше, чем Виктор. От неё веяло тленом и разложением, в ней было слишком много противоестественного, словно само существование её нарушало законы жизни. Впрочем, так и было, и Ибис знал это.

Ещё он знал, что его настоящая мать, которая в действительности родила его, совсем другая. Она иначе выглядела, двигалась, у неё был другой голос и даже запах. Ибис вспомнил её не так давно, когда уже был заперт в подвале, именно поэтому и не мог быть уверен, что воспоминания настоящие. Но он вспомнил её тепло, заботу в первые дни жизни. Вспомнил и того, кого должен был считать отцом: директора школы, наркобарона Блябина. Он был опасен и очень умён, он сразу понял, что ребёнок не его, что бредовые сны Венеры о таинственном незнакомце с льдистыми глазами правда, а никакие не сны.

Как раз в это время Виктор Парадайз напился и убил Тамару.

Этого Ибис помнить не мог, это были уже не его воспоминания, а Джека. Раздвоенного Джека, нашёптывавшего Ибису каждый раз, когда он оставался один. Джека, который, скорее всего, был лишь подом распадающегося на части разума Ибиса, как и остальные странные мысли и воспоминания.

Ветер опустился на мягкие кошачьи лапы и ткнулся пушистой мордочкой в ладонь Ибиса. Ибис вздрогнул и отдёрнул руку.

– Отойди от меня…

Ветер жалобно свистнул, но послушно откатился назад.

– Ты разваливаешься, – прошипел он, и Ибису на мгновение показалось, что в темноте, там, где он не видит, перед ним сидит огромный чешуйчатый змей.

– Ты пугаешь меня.

– Я пришёл за тобой, – ветер дунул ему в лицо прохладой.

– Если бы я тоже мог проскальзывать через щели, как ты, – сокрушённо пробормотал Ибис. – Перемещаться всюду, неуловимый, невидимый, я бы сбежал отсюда в тот же миг!

– Ускользнуть нужно только из тела, – подсказал голос.

– Я не могу…

– Я создал тебе новое.

– Я не хочу больше тела, – Ибис почувствовал, как по щекам снова покатились слёзы. В последнее время это происходило всё чаще.

– Без тела ты не можешь существовать, ты растворяешься.

– Я хочу раствориться! – всхлипнул Ибис.

– Избавься от тела, – ветер снова подался вперёд, легко обдувая лицо Ибиса, словно стараясь высушить его слёзы. – Ты должен сделать это сам, иначе снова будешь винить меня.

– Я не знаю тебя… Оставь меня одного!

– Я твой друг. Возможно, единственный.

– Я не знаю тебя! – вскричал Ибис и с силой ударился головой о стену.

– Ты напуган.

Загорелся свет, больно резанув Ибиса по глазам. Он зажмурился, быстрыми движениями вытирая слёзы. Ключ несколько раз повернулся в скважине, дверь распахнулась, и в подвал вошла Тамара. На несколько секунд она замерла у входа, неловко дёргая рукой подол ночной сорочки, потом шагнула к сыну, опустилась на пол рядом с ним.

– Ты плакал? – спросила она, но голос её прозвучал отстранённо и холодно, как и всегда.

Ибис отвёл глаза в сторону, ничего не ответив. Он всё ещё думал о ветре, который наверняка уже успел выскочить в распахнутую дверь, взбежать вверх по лестнице и выброситься вон из открытого окна.