Хелен Фрост - Уроборос сбрасывает шкуру

Разговор был недолгим, но многообещающим. Кай получил очень высокую оценку в свой адрес, более того, ему было предложено выкупить три процента акций фирмы, при этом с рассрочкой выплаты на три года. Такой поворот событий оказался для Кая полной неожиданностью. При всей своей природной сообразительности и способности подстроиться под ситуацию ему было крайне трудно хоть в малой степени как-то адекватно отреагировать на сделанное предложение, и он просто молчал, с трудом запуская в своей голове операцию перезагрузки.

Стопырёв был серьезен и дал молодому и перспективному директору департамента рекламы и маркетинга прийти в себя. Он внятно объяснил Каю свое намерение предоставить ему появившийся шанс стать одним из акционеров компании тем, что он более чем уверен в Нёртоне не только как в профессионале, но и как в партнере по бизнесу. На последней части фразы Роман Игоревич сделал акцент, давая понять, что он вкладывает б о льшее значение в партнерство, чем просто бизнес. И чтобы не говорить намеками, он уточнил, что для него важнее не столько деловое партнерство, сколько корпоративное товарищество. Это было круто! Кай все еще молчал, обескураженный и счастливый, он пялился восторженно на босса и боялся сделать вдох, на коротком придыхании ловя каждое его слово.

Кай был милостиво отпущен для дальнейшего обдумывания полученного предложения, ему был дан срок до конца этого месяца, поскольку к этому моменту будут получены все отказные документы остальных акционеров, так как сделка по продаже пакета акций назначена на начало июня.

***

До конца рабочего дня оставалось два часа, но Каю не шла на ум никакая работа. Его помощница несколько раз заглядывала к нему в кабинет и искусно пыталась выяснить, чем озадачен ее начальник. Но Кай в этот раз не поддавался на ее уловки, поскольку их просто не замечал. Он был погружен в такое глубокое раздумье, что в течение всего времени даже не вспомнил о матери и не подумал о том, что надо это обсудить с ней. Он даже дважды сбросил телефонный звонок своего друга Сашки Морозова, чего не делал никогда, даже будучи с очередной девушкой в интимной позе.

Уходить раньше времени с работы было не в правилах Кая, напротив, он чаще задерживался и перепроверял все сделанное его группой по несколько раз, доводя все до совершенства, ведомого только ему. Сегодня был особый случай. Он встал и вышел, махнув на прощание Алине, даже не заглянув в мастерскую к дизайнерам.

Выйдя на улицу, Кай еще несколько минут стоял и бессмысленно смотрел на прохожих. Затем, поняв всю глупость своего поведения, дошел до машины и сел в нее. Запустить мотор и выехать с парковки не решался: тряслись руки и мысли путались, как у девчонки на первом свидании. Пытаясь себя встряхнуть, Кай нашел в своем аудиохранилище Rammstein и врубил его на полную мощность. При первых же звуках Du Hast он включил зажигание и, резко рванув с места, выехал на дорогу.

Подъезжая к дому и выключив плеер, он услышал назойливый вибрирующий звук, раздающийся с заднего сиденья авто. Разговаривать не хотелось ни с кем, тем более с хозяином телефона, подобранного им утром.

***

За вечер надо было успеть позвонить маме и сообщить ей о полученном предложении, затем заехать в ночной клуб на Мещанской – закинуть телефон некой «такой одной-единственной Ирме» и затем проехать к другу Сашке Морозову, чтобы вывалить на него сенсацию и упиться с ним до уссачки. Можно это сделать и в ночном дэнс-клубе, куда он заедет, но Морозов в большой Москве не любил бывать, да и жена его далеко из Троицка без веской причины не отпустит. Да и сам Кай тоже на дух не переносил подобные заведения.

Стоя в душе и планируя дела на вечер, Нёртон начал приходить в себя. Холодные струи воды иголками пробивали кожу и, касаясь нервных окончаний, как высвобожденные электрические импульсы медиаторов, через сеть нейронов запускали работу головного мозга. Кай дурачился перед зеркалом, ритмичными движениями растирая тело докрасна белым махровым полотенцем и изображая из себя киборга. Наблюдая за собой, он видел, как здорово у него это получалось. Это была его любимая игра, когда он находился в отличном состоянии духа.

***

Днем Москва еще вполне напоминает русскую столицу, улицы и дома по инерции все еще хранят в себе следы давно ушедшего советского прошлого со всеми его эстетическими экспериментами и художественными метаморфозами. Продвигаясь по столице днем, еще можно увидеть культурное наследие исторических эпох, мирно и со стерпевшимся безвкусием соседствующих друг с другом в эклектической простоте. Днем Москва еще способна говорить по-русски, хоть и явно прослушивается акцент – то ближневосточный, то, реже, европейский, на ее улицах все еще видны русские лица, выглядывающие из-под китайских айфонов заспанно-одичавшими взглядами варваров…

Но с сумерками российская столица окончательно снимает с себя маску русскости, вскрывая себе вены и артерии световой иллюминацией, пульсируя в стиле соул-дэнс, демонстративно оголяя свою мускульно-жировую цивилизованность. Язык ночной Москвы – это фантастический новояз, очищенный от трагической совестливости достоевских и чувственной холодности буниных, лишенный интонационных оттенков и эмоциональной чуткости. На языке ночной Москвы уже невозможно решать извечные русские вопросы, на нем их невозможно даже поставить. Ночная столичная нежить, в отличие от ее дневных жителей, толерантна до индифферентности к любому проявлению не только инакомыслия, но и мысли в принципе. Культура безразличия, ставшая культом личины.

Ночное заведение, будь то новомодный клуб в центе города или элитный клубнячок, скрытый в рюшах ночного белья столичной архитектуры, безошибочно определяет своего клиента, возможно по ультразвуку, который тот издает, впускает в свои покровы только тех, кто сможет гармонично вписаться в его контингент.

Каю здесь не нравилось. При всей его ультрасовременности ночная клубная жизнь не привлекала его никогда. Громкая музыка давила на уши, мерцающий свет резал глаза, запах пота, дорогого табака и элитного парфюма в совокупности вызывали тошноту. В те редкие разы, когда посещение подобных заведений воспринималось им как дань студенческой дружбе, он буквально совершал морально-психологическое насилие над собой, граничащее тонкой гранью с экзистенциальным самоубийством.

Но сегодня был другой вечер и другой Кай. Стоя у Holidaysdance club, он чувствовал возникающее в нем ощущение единства со всей этой пестрой публикой, шумно вваливающейся в распертую пасть центрального входа. Огромная, из черного стекла и черного металла дверь была посажена на увесистую цепь, как злобный пес, что в любой момент способен сорваться и преградить путь в адово царство. Чуть в глубине прохода белел глазами чернокожий охранник размером чуть меньше дверного проема, но от этого не менее устрашающий. Одетый во все черное, то ли исполняя роль ангела смерти, то ли являясь таковым, секьюрити решал судьбы клиентов, терпеливо ожидающих своей участи. Всем хотелось попасть внутрь, те, кому это удавалось, безвозвратно пропадали в черной, зияющей белками пропасти Holidaysdance клуба.