Рома Джин Эйр - Между солнцем и луной. Что всего дороже

Очередной светофор загорается красным, и Михоэль, наконец, может посмотреть на меня.

Я всё также сижу и откровенно пялюсь на него, совсем не моргая, не отводя взгляда, не способна даже пошевелить хотя бы мизинцем правой руки, и дышу через раз.

– Инге?

– Ах, да, они в Дании сейчас.

«Знаешь, Мик, так, навечно в Дании»

– Ну, вот ты наконец и ответила, откуда ты.

– Я из России.

– Неа, нет-нет, ты из Дании.

– Нет. Мне кажется, для меня вообще не создано страны.

– А как ты оказалась в Норвегии?

– Это длинная история.

– Расскажешь?

– После окончания института и возвращения к родителям, я решила переехать сюда. Ах, ну да, в принципе, вот и вся история.

– А почему Норвегия? У нас же, вон, Швеция еще под боком. Сейчас бы каталась на американских горках в Лисеберге или попивала коктейльчики из ледяных бокалов в Юккасъярви.

– Моя жизнь и так сплошные американские горки, – хмыкаю в ответ.

«Моя болезнь»

«Я чуть ли не сказала моя „болезнь“, вместо „жизнь“»

«Я чуть ли не сказала, что моя болезнь, как американские горки»

– А вот почему именно Норвегия – это и есть та самая длинная история, я опять всё перепутала, – еле заметно улыбаюсь.

– Поделишься?

– Не сегодня, бро.

– Бро? – Михоэль всё-таки оторвал взгляд от дороги и быстро оглядел меня почти с ног до головы, если это вообще возможно в сидячем положении. – Ты слишком красивая, чтобы я тебя называл «бро».

– У меня много других плюсов, как у бро, – лавовое плато, остывшее после Мэтью Макконахи, начинает своё движение, плавясь, и заливая бешено колотящееся сердце. Глупое сердце, успокойся, он всего лишь назвал тебя красивой, ты слышало это тысячу раз, хоть и от ненужных тебе людей.

– Например? – Михоэль демонстративно разглядывает летящий перед нами мокрый асфальт.

– Я замечательный второй пилот, особенно, если принимать тот факт, что я лесбиянка.

– Ты не похожа не лесбиянку, – куксится Михоэль.

– Как это не похожа! – обиженно вскидываю руки, – очень даже похожа.

– Нет.

– Да!

– Нет!

– Да, – демонстративно скрещиваю руки на груди, – ты, как истинный бро, должен принимать меня такой, какая я есть.

– Я итак принимаю, броу, – делая акцент на «броу» отвечает Мик.

– Прекрасно, я люблю девочек, договорились?

– Нет.

– Михоэль! – почти выкрикнутое имя заставляет его лишь начать смеяться, – давай сойдемся хотя бы на «би».

– «Би»? – сквозь три смешка выдавливает Мик, – окей, я согласен. Если тебе полегчает, – и опять продолжает смеяться.

– Да, мне полегчает! Спасибо, броу.

– Красивая песня.

– Что? – моя правая бровь лишь недоуменно взлетает вверх.

– Ну вот которая всё это время играла, как там она называется?

– «Птаха».

– Птаха? Это очередное странное русское слово?

– Это небольшая птичка, просто устаревший вариант.

– А на каких языках ты еще говоришь? Норвежский, русский, я так понимаю, немного арабский, да?

– Хах, немного арабский.

– Зачем он вообще тебе понадобился?

– Это долгая история, Михоэль.

– Рассказывать мне её сейчас ты конечно не будешь.

– Не буду, – ухмыляюсь, – еще будет время рассказать тебе дурацкие истории из моей юности.

– Пф-ф, юности? Ты всего лишь на два года старше меня, тогда я должен себя чувствовать тоже дряхленьким или что?

– Тебе двадцать? – пожалуй, первый нормальный вопрос за сегодняшний вечер.

– Да, мы с моей, как ты говоришь, «бандой», в прошлом году выпустились из Фирстилкаллена.

– Круто.

– Круто? Да, я их обожаю. Слушай… Ты хоть общаешься со своими родителями?

«Очень смешно»

– Нет.

– Ты скучаешь по ним, Ингеборга?

– Нет. Точнее… Знаешь, мне, наверное, иногда просто хочется, чтобы кто-нибудь был рядом, когда падает первый снег. Или типа того. Кто, может быть, радовался, если бы я не отъехала с дикого похмелья, или что-то такое, – почему от этого я начинаю только больше улыбаться.

– Да, понимаю, или… То есть, просто я уверен, что в этом году кто-то будет рядом с тобой, когда пойдет первый снег. Кто-то особенный для тебя.

– Думаешь?

– Вселенная просто обязана услышать меня, и я ей велю, чтобы, когда пошел первый снег, с тобой рядом был кто-то. Не обязательно твои родители, твоя может быть подруга, или какой-нибудь милый парень.

– Ох, тогда пусть он будет красивым.

– Окей, он будет чертовски красивым, ты поняла, Вселенная? – Михоэль тепло улыбается, а потом почти что выкрикивает эту фразу в приоткрытое окно.

– Надеюсь, она тебя услышит.

И она услышала.

Потому что в конце октября, когда пошел первый снег, я стояла у подъезда своей новой съемной квартиры и трясущимися руками обнимала чертовски красивого парня, который только что пережил самую страшную и горькую ссору в своей жизни.

Но это был не Михоэль.

Это был…

– Ты не хочешь покурить? Я могу припарковаться вот там, – Мик указывает рукой на неприметный закуток у деревьев, пока до меня запоздало доходит, что мы на набережной Акешельвы.

– Да, было бы неплохо, – отстегиваю ремень безопасности, пытаясь сквозь темноту Осло разглядеть водную гладь.

Двигатель смолкает, оставляя нас в звенящей тишине прохладной Акешельвы.

– Никогда не была именно здесь, – опираюсь на высокий бордюр, отделяющий город от реки.

– Ну, Аке длинная, – Мик встает на шаг правее меня, прислоняясь к разделителю спиной. – Кстати, как давно ты в Осло?

– Не так уж и долго. Сначала я жила в Тромсё.

– Серьёзно? В нашей заполярной столице?

– Угу. Там красиво.

– А почему тогда переехала?

– Не могу усидеть на одном месте в определенные периоды жизни.

– И что лучше: Тромсё или Осло?

– Нельзя сравнивать несравнимое. Это всё равно, что спросить, какой из антидепрессантов лучше, но это же бред, они все по-своему хороши.

– Антидепрессанты? Хах.

– А что? В 21-ом веке все поголовно их пьют, потому что планета как будто проваливается в мировую депрессию, даже не зная, что на самом деле за этим стоит.

– Соглашусь. Все почему-то избегают слов «грусть», или «апатия», или «плохое настроение и самочувствие», и тотально называют это депрессией.

– Не люблю, когда так делают.

Михоэль кивает.

– Это как «не упоминай имя Господа всуе», так же и с депрессией. Неужели люди не понимают, насколько это на самом деле страшно, и только ради того, чтобы быть каким-то модным или особенным, не надо напрашиваться на настоящую депрессию. Потому что это болезнь, а не то, что тебе просто грустно.

Михоэль снова кивает.

Наконец отстраняюсь от бордюра, кладу на него лишь ладони и вполоборота смотрю на Михоэля.

– Ну, в Осло я встретила хотя бы каких-нибудь потенциальных друзей.

– Хах, вот как?