Сергей Хоршев-Ольховский - Обыкновенная любовь

Осенью 1988 года я приступил к первым литературным пробам в электричке, на дипломате, служившем мне столиком. Первые строки романа получились не совсем убедительными – это и неудивительно, я тогда ещё не имел писательского опыта. И я решил пробовать силы в фантастике, а попутно продолжал собирать материал для романа и с этой целью в октябре побывал с коротким визитом в родных краях.

На родину я летел самолётом – экономя время, а обратно добирался поездом – экономя деньги.

На железнодорожной станции Миллерово я сел в плацкартный вагон скорого поезда «Тихий Дон». Людей по какой-то непонятной и удивительной для тех времён причине почти не было в вагоне. Это меня обрадовало, я поспешно открыл общую тетрадь и мгновенно ушёл мыслями в события только что начатой фантастической повести «Контакт с параллельным миром».

Когда поезд тронулся, рядом со мной неожиданно появилась скромная женщина неопределённых лет. Она присела на нижнюю полку напротив и тайком наблюдала за мной. Я спешил записать новую, только что прорезавшуюся мысль и никак не отреагировал на её внимание. Попутчица улыбнулась краешками губ, достала из сумки какой-то журнал и стала внимательно рассматривать его. А когда рассмотрела, вкрадчиво спросила:

– Письмо невесте, небось, строчишь?

Я сбился с мысли и с неохотой, не поднимая головы, коротко бросил:

– Нет.

– А что же тогда?

– Повесть, – сказал я правду, надеясь, что это избавит меня от дальнейших расспросов.

Я ошибся. Глаза моей попутчицы вспыхнули неподдельным интересом, и из её уст вырвался извечный женский вопрос:

– Про любовь?

– Фантастика, – уныло буркнул я.

– А-а-а… – сразу исчез из её выразительных васильковых глаз всякий интерес к моей писанине. – Несерьёзное это дело. Надо писать про жизнь.

– Я хочу написать и про жизнь, и про любовь, и про войну… Да только опыта ещё не имею, учусь вот на фантастике, – честно признался я и отложил тетрадь в сторону.

Попутчица моя оказалась вопреки первому впечатлению удивительно обаятельной и с необычной судьбой. Она так умело и ненавязчиво рассказывала весь вечер о себе, что даже заставила меня воскликнуть:

– Да про это можно написать книгу!

– Вот и напиши, я буду ждать, – повелительно сказала она, как будто речь шла про обыкновенное дружеское письмо.

В этот момент поезд остановился на станции Воронеж-2.

– Сейчас мешочников [14] В 80-е годы XX века в стране был повальный дефицит любых товаров, включая продукты. Но Москва снабжалась, для показухи иностранным туристам, которых и пускали-то чаще всего только в столицу, относительно прилично. Вот и ехали со всей страны свободные от работы люди, называемые в народе мешочниками , за маслом, колбасой и другими продуктами и товарами первой необходимости в Москву. Ехали одиночками, мелкими группками и даже целыми бригадами, отряжая с каждого дома, подъезда, предприятия одного-двух, а то и больше человек. налезет полный вагон, – с сожалением вздохнула попутчица.

– Каких мешочников? – удивился я.

– Которые едут в Москву за сливочным маслом и колбасой.

– С какой стати? – удивился я ещё больше. – Разве нельзя купить в своём городе?

– Да ты будто с луны свалился! – осуждающе покачала головой женщина. – Никогда в магазин не ходил, что ли?

– В детстве я жил в деревне. Потом армия, загранфлот. А теперь вот женился, жена любит ходить по магазинам, – виновато пробурчал я.

– И что?.. Она всегда приносит свежие продукты?

– Всегда.

– А живёшь ты где?

– В Литве. Вот уже несколько лет.

– Конечно! – осуждающе воскликнула она. – В Прибалтике всё есть, лишь бы не рыпались против советской власти! И мясцо, и колбаска, и сливочное маслице. И всякие вещи. Это у нас шаром покати. Люди с вечера очередь занимают у магазинов и всю ночь дежурят, сменяя друг друга, чтобы косточек купить на суп, а на них и мяса, считай, нет. В Москве только и выбрасывают ещё что-то на прилавки, чтобы запылить глаза иностранцам.

– Да этого не может быть! – воскликнул теперь уже я.

– А вот увидишь сейчас.

И я увидел. По вагону спешили люди с огромными сумками и чемоданами. Двое из них бесцеремонно бросили нам под ноги свои вещи и полезли на верхние полки.

– Василь, ты на этот раз сграбастал торбы поздоровее от себя! На весь подъезд будешь закупаться, что ли?.. – засмеялся мешочник, который взгромоздился на полку выше меня.

– На весь, а ты как думал! А вообще-то мы по двое ездим, да напарник мой, Аркашка, прихворал малость, – весело ответил Василь, шумно умащиваясь над головой моей попутчицы.

Возвратиться к прерванному разговору мы с ней больше не смогли, но утром, когда пассажиры дружно вывалили из вагонов поезда на платформу Казанского вокзала и, гомоня на разные голоса, разъединили нас, унесли потоками движения в разные стороны, она успела крикнуть:

– Напиши про обыкновенную любовь!..

А я успел расслышать, теряясь в массе кричавшего и толкавшегося со всех сторон народа, и, когда вернулся в Литву, написал на чемоданчике-дипломате под монотонный стук колёс пригородных поездов повесть «Обыкновенная любовь».

Написал и положил, от греха, «в стол», а точнее – в дипломат. И прошло несколько лет, прежде чем я решил вернуться к этой повести. Я открыл дипломат, в котором хранил всякие ценные бумаги, взял местами затёртый черновик, напрягая зрение, прочитал и опять положил на прежнее место. Но тут в дело вмешалась мистика. Хотите – верьте, хотите – нет, дорогие читатели, мне приснился сон: скорый поезд «Тихий Дон», я что-то быстро и самозабвенно записываю в общую тетрадь, напротив сидит та самая женщина и критически смотрит на меня. Наконец опять не выдерживает, спрашивает: «Ну и где же “Обыкновенная любовь?” Я ведь семнадцать лет жду её!..» И так несколько ночей подряд. Я перекрестился, достал рукопись из дипломата, занёс текст в компьютер и принялся за работу. И повесть снова получилась, по моему мнению, слегка шероховатой. Тем не менее я намереваюсь выставить её, как принято говорить, на строгий суд читателей. Только выражение это не совсем верное: читатели – добрые люди. Вот критики – это да-а! Серьёзные товарищи! Сами никогда ничего толкового не напишут, а другого растерзают в два счёта. Но тут как раз всё верно, как бы то ни было обидно литераторам – не будь критиков, всякий писал бы невесть что. С «Обыкновенной любовью» ситуация несколько иная: боюсь я критиков или нет, но повесть опубликовать должен. А как иначе? Мистика! Да и слово дал женщине. Она ведь ждёт именно такое произведение – про обыкновенную жизнь и про обыкновенную любовь. Была бы моя воля, честно признаюсь, натворил бы я тут!.. Да не могу. Обещал писать так, как было. Пусть последующие поколения достоверно узнают, без прикрас, – хочется верить, что захотят узнать, – как жили их сельские предки в третьей четверти двадцатого века: чему радовались, от чего страдали, как любили, на каком наречии говорили [15] Автор старался передать разговорный деревенский язык полувековой давности в диалогах литературных героев как можно ближе к оригинальному. Современная деревенская речь и прошлая – не одно и то же. Для современных и будущих читателей она может показаться несколько корявой и наивной, но это наша речь, и она должна сохраниться хотя бы частично, пусть даже только в литературных источниках. Желая её сохранить, автор, возможно, несколько злоупотребил ею на каких-то отдельных страницах, но в целом старался придерживаться литературного языка. .