Сергей Хоршев-Ольховский - Обыкновенная любовь

– Кума, ты слыхала?! – долетел вдруг до неё из-за плетня встревоженный, резкий голос соседки. – Ульяна померла!

– Да ты чё?! – ужаснулась кума. – И чего это она?

– Сделали операцию!

– Мамочка! – содрогнулась Люба и, теряя сознание, неосторожно полоснула себя острым ножом по левому запястью. Из пораненной руки брызнула горячая алая струйка…

Очнулась Люба в своей постели. Из соседней комнаты доносился всхлипывающий голос сестры:

– Я ещё за калиткой услыхала, как она крикнула, но не поняла, откуда. Побежала в дом, обыскала сараи… Нигде нет. Заглянула в палисадник, а она лежит на цветочной грядке. Вся в крови!..

– Крепись, Оленька, крепись. Ты же у нас боевая, – послышался второй, очень знакомый голос.

Люба была в полуобморочном состоянии и, как ни силилась, не могла вспомнить, что с ней произошло.

– А как сейчас она чувствует себя? – послышался мгновение спустя всё тот же глуховатый голос.

«Александра Ивановна, литературка!» – узнала Люба.

– Спит, – едва слышно сказала Оля. – Матвеич сделал ей успокоительный укол.

– Это хорошо, пусть набирается сил. А то она впечатлительная, не выдержит похорон.

«Мама!..» – обожгла Любу страшная мысль.

Когда она снова пришла в себя, в комнате уже было тихо. Оля примостила голову на краешек её подушки и дремала, сидя на стульчике.

Люба осторожно привстала на локтях и попыталась неслышно сползти с кровати. Но Оля тотчас открыла глаза.

– Нет-нет! Тебе нельзя вставать! – запротестовала она и уложила сестру обратно в постель.

– Голова ужасно болит… – простонала Люба и спряталась под одеяло.

– Погоди минутку! – Оля сдёрнула одеяло с лица сестры и стала проворно шарить под подушкой, нашла там какую-то таблетку, сунула Любе в рот, подала ей стакан с водой и повелительно сказала: – Выпей. Это хорошее лекарство.

Люба послушно проглотила таблетку и обессиленно добавила:

– И вдобавок приснился страшный сон.

– Спи. Ты ещё совсем слабая… – всхлипнула Оля.

– Это не сон? – догадалась Люба, всматриваясь в заплаканное лицо сестры. И сестра не выдержала, упала лицом на подушку рядом с ней, и они, обнявшись, горько разревелись. А когда слёзы кончились, Люба спросила:

– А сейчас она где, в больнице?

– В морге, – всё ещё всхлипывая, ответила Оля. – Завтра привезут домой.

Хоронили Ульяну на третий день, под самый вечер (ждали из армии сына, но так и не дождались). Народу было не счесть. В деревне всегда так. Каждый знает каждого, и каждый приходит почтить память усопшего, твёрдо уверенный, что его тоже все придут проводить когда-нибудь в последний путь.

Люба страшно осунулась и побледнела за эти дни. Даже её необычайно яркие васильковые глаза, казалось, выцвели от слёз и уменьшились в размерах.

Перед выходом процессии из дома Матвеич дал ей очередную горьковатую пилюлю, и она до самого кладбища не проронила ни единого слова. Но на кладбище при прощании её едва оторвали от тела покойницы. Никак не хотела она поверить, что её любимой мамочки уже нет на этом свете и никогда больше не будет. Перед её глазами опять всё затуманилось и стало расплывчатым…

– Воды! Свячёной воды! Дочь обмерла!.. – смутно, под стук молотков, донеслось до её угасающего сознания.

– Вот я и приехал! – весело воскликнул солдатик и ловко соскочил с верхней плацкарты.

– Эх, какая жалость! Такого хорошего попутчика теряю! – стал сокрушаться сухонький бравый старичок.

– Ничего не поделаешь, дедуня, приехал я. А к тебе, глядишь, в Миллерово подсядет другой хороший попутчик.

– Нет, такой не подсядет. Ты, Павлуша, не такой, как все.

– А какой же?

– Весёлый, находчивый да и порассказать мастак. Одним словом, служивый! Редкость теперь такие люди.

– Спасибо, Иван Иванович, за добрые слова, – протянул Павел руку говорливому старичку. – Прощаться будем, что ли?..

– Ну что же, прощаться, так прощаться, – с неохотой протянул старичок сухонькую, но ещё твёрдую жилистую руку и бойко добавил: – Удачи тебе, Павлуша. И девку хорошую в жёны!

– Удачу давай, а с девкой погоди малость! – отшутился Павел и вышел в тамбур.

В тамбуре он достал из кармана блестящую пачку сигарет «Лайка» с рисунком собачки-космонавта, но тут же засунул её обратно, в волнении припал к окну и стал наблюдать, как на нерасторопно светлеющем осеннем небосводе медленно тускнеют и с неохотой исчезают одно за другим последние, самые яркие ночные светила. И только утренняя принцесса неба – планета Венера всё ещё красовалась перед другими космическими братьями и сёстрами своим блистательным, немеркнущим нарядом. Состав тем временем круто изогнулся в правую сторону и стал терять скорость. В мутноватой утренней дымке показались первые городские огоньки.

– Наконец-то! Вот обрадуется моя семья! Праздничный стол накроют, позовут всю родню и соседей, а я вечером соберу молодёжь!.. – мечтательно говорил Павел сам с собой, не отрывая взгляда от окна, в котором с каждой минутой всё прибавлялось и прибавлялось городских огней.

– Молодой человек, немедленно освободите проход! – звонко прокричала ему в затылок голосистая проводница и оборвала приятные думы.

Павел галантно пропустил вперёд себя полненькую симпатичную проводницу и, едва только она открыла дверь, спрыгнул с двумя чемоданами на платформу. Он ловко спружинил на крепких, натренированных солдатских ногах и стремительно взбежал, перескакивая через ступеньку, на железнодорожный мост. На мосту он перевёл дыхание и с нарастающим волнением окинул скорым взглядом панораму города.

– Нисколько не изменился! – воскликнул он и стал вдыхать на полную мощь лёгких свежий и необычайно вкусный, как ему показалось, родной воздух.

– Пашка, привет! – раздался вдруг позади него знакомый голос.

Павел резко обернулся и увидел друга детства – Ивана Толстяка.

– Ванька, дружище! – радостно вскричал он. – Что ты тут делаешь в такую рань?

– Иду на занятия в техникум.

– А чего такой кислый, поругался с какой-нибудь толстушкой? – балагурил Павел, обнимая друга прямо с чемоданами в руках.

– Да погоди ты!.. – стал сердиться Иван, уворачиваясь от его объятий.

– Ты что, Толстяк, не рад видеть меня?

– Рад. Ещё как рад. Только…

– Что только?

– Разве ты ничего не знаешь?

– Ничего. А что, собственно, я должен знать?

– Тут, понимаешь, такое дело… – отвёл Иван глаза в сторону.

– Что ты мямлишь? Говори прямо!

– Во вторник твой отец дал тебе телеграмму.

– Телеграмму?! Во вторник?! – предчувствуя недоброе, закричал Павел. – Но в понедельник я уже уехал из воинской части! Говори скорее! Говори! – стал он трясти Ивана за грудки. – Что случилось?!