Владимир Пироцкий - Стихийное

Слова, обескураженно, дико очнувшись,
стремглав возвращались в чернильницу,
будто страшась потеряться во тьме,
раствориться в глубинах омута чувств
исчезали значенья. Новые жадно бурлили,
в котле клокоча, колдуя, дразня, ослепляя
и яды дробя, превращали в волшебное зелье.

Слова, горечь скрывая за ложью, а ложь
за беззубой улыбкой судьбы, рассыпались,
дико танцуя над пропастью острой и зыбкой,
томно над вязкой и подлой трясиной мечты,
тянущей медленно вниз непреклонно и жадно,
встряхнувшись в последнем рывке,
растворялись туманом…

Ему оставалось, только перо обмакнуть
и уверенно, но осторожно
вытянуть их золотой и жемчужною нитью живой
на чуткую кожу бумаги…
Спокойно и трепетно, весело, честно и просто,
оставив как есть, как случилось…

Выплеснуть всё! Не стыдясь, не тая, беспощадно,
чтобы доверчивый яркий цветок-огонек трепетал
на печальном больном пепелище,
чутко играя смешным озорным ветерком…
Возникало мгновение радости, боли,
чуть сожаленье о чем-то несбыточном…

Тут приходил
сон бородатый,
ключами звенящий,
тушил догоревшую свечку.
Небо темнело на миг…
и взрывалось задиристо утро!

Муза с авоськами шла на базар
продавать эти строчки за гро́ши и
за просто так, раздавать для души,
чтобы кормить всё семейство
тихой прохладой и радостью,
чуть улыбаясь,

а горе и боль, незаметно и тихо,
мягко она забирала себе…
Ему доставалась, украдкой
грустная полуулыбка ее мимолетная.

Страх ожидания новой охоты за словом,
азарт гонки слепой нестерпимой и яростной,
муки горенья, над пропастью непостиженья,
летя безрассудно легко за лучом вдохновенья,
будто играя, ловя, обжигаясь
осколками чувств и счастьем дерзанья…

Нежданно случается пристань.
Покоя неимоверного миг
и усталость мертвецкая.

Сон с эфемерной надеждой
на жажду души и свершенья,
и чуточку счастья любви…

замирая от страха свободы,
парить и мечтать…

Никак не могу разгадать загадку.
И я обращаюсь к вам, тем, кто читал мои
стихи, рассказы – строчки, странным образом
появившиеся «на кончике пера» моего,
сначала искоркой, искринкой,
икринкой ли чего-то большего,
светлячком, неожиданным,
мучительным уколом,
ускользающим лучиком…

И надо быстро решить, что с ним делать, – схватить
ускользающий над бездной знак, начертанный огнем
или каплей дождя по стеклу,
отдаленным странным звуком или эхом его…
Или отмахнуться, упустить и забыть?
Навсегда.

Вот, наверное это и спасает иногда эти знаки от забвения?
Как будто это что-то значит для вселенной, ха-ха.
А эта смешинка часто убивает возможность вглядеться,
«вчувствоваться» в этот знак ниоткуда.

Наверное, знак – это обоюдная возможность,
попытка открыться, зацепиться за край пропасти,
скользкий и неотвратимый.
И чем труднее ухватить этот знак, брошенный мне сигнал
и спасательный круг сурового моряка – Вдохновения,
тем ярче и мучительнее ощущение,
как будто берешь с земли
раскаленный ключ,
с виду холодный и черный в первое мгновение,
но жгучая боль
и запах горелого мяса своих пальцев
накрывает с головой, валит с ног и отнимает разум.

Но чаще, это просто горячая картофелина,
брошенная мне хитрым кашеваром,
хочешь – ешь, не хочешь – ничего больше не будет.
Я перекидываю ее между ладонями,
а потом оказывается, что всё зря.
И ничего не понятно.

– Постой, ты говорил про загадку…
– А… это? Уже не важно. Кажется я понял.
– Так в чем загадка?! Ответь, я тебя долго слушал.
– Прости… Я тогда хотел спросить, – почему мне не пишут отзывы читатели? Хоть бы чертыхнулись в ответ, или сказали, что я профан.
Но они молчат. «Как будто я со стенкой разговариваю!»
«Что, совсем никакого отклика нет?» – хочу я их спросить.

– Похоже, ты сердишься? А они ведь ничего тебе не должны.
– Да, ты конечно прав. И всё же, ведь я пишу не только для себя, но и для них. И не всегда понимаю, для кого больше.
– Может все дело в том, что ты мечтаешь о раскаленном ключе, а на деле, можешь только жонглировать картошкой? А кому это интересно?
– Неприятно, не хочется соглашаться. Хочется верить в себя. Ведь я не вру. Ты-то мне веришь?
– Да кто я такой, чтобы тебе не верить? Верю…
– Спасибо.

Ничего никогда изменить нельзя.

Даже что-то меняя
усилием сверхчеловеческим.

Можно… лишь движение марева знойного
в метре от глаз всколыхнуть,
отодвинуть чуть-чуть, в сторону

прыгнуть и сжаться в комочек,
деревом стать и расправиться с ветром.

Правда – хуже всегда.

Больно, дико, нахраписто, тьфу!
Невозможно.

Всё, замолчите. Отстаньте, помощники.
Добрые, злые. Хитрые, умные, глупые… Все!
Замолчали!

Обиделись, в недоумении
только всплеснули руками,
отхлынули морем, как после
нелепого дикого праздника.

Утром озябшие, ёжась
и в плащ застегнувшись потуже,
шляпу надвинув глубоко,
сурово и мрачно вернулись
в с вои надо е вши е яс ли.

На ча ли сно ва же ва ть
не до жё ван ных стеб лей пучок
дао тра ву ли ле бе ду бед ну ю
жест ки е кор ни с зем лей
и ли чин ка ми мы слей без во з духа.
Пре лые лис ть я…

Бэ-эр пэ- тэ-че
Эм-ти-цэ пэ-о-ми
Па-ру-ше эн-ти-ни
З-к-т ч-р-д шэ-ми-си
М-н-си чэ-шэ-юу ру-ми-до
П-т-ш к-с-п -р-дэ-дэ-дэ
тэ-тэ-тэ пттт ттт ткт…

Тт-вою маттть!
Н-не
воз
мож
но.

Знаешь, я просто хотела сказать… Погоди.
Ничего не выходит.
Этот чёртов вопрос – «Для чего?» —
сразу губит всё намертво…

Жаль, что куда-то исчезло то слово,
где-то внутри засветилось,
точечкой малой костра
в бесконечной степной простыне,
на ковыльном трепещущем ветре,
неуловимо, мерцает и маетно колет, зуди́т
и мешает само же себя рассмотреть
сквозь туман, что заботливо скрыл,
застилает больное и острое воспоминанье…
Не надо!
Дай мне самой рассудить, что мне помнить,
а что отпускаю…

Но где же то слово?
Фонарик погас, а цветок расцветает.
Простенький, синий из трех лепестков.
Это – я, ты и небо. Мне захотелось уехать,
но это пока невозможно —
ты, я и небо – на разных планетах живут,
ну и ладно…