Юлия Негина - Солнцепоклонница

Приходит лето и действует поистине целительно, воскрешает тебя, как Лазаря, на четвертый день, когда уже отпеты все панихиды и справлены все тризны. Хочется гулять, кататься на велосипеде, впитать в себя теплый, влажный воздух, аромат липы, сладкий, как чай с медом, уткнуться носом во все крупные и мелкие цветы, прикоснуться к листьям деревьев, широким, плотным, ладошкообразным. Ты видел, как расцветает земля, уже десятки раз, но радуешься солнцу с восторгом двухмесячного котенка. На время исчезает холодный серый город, где и дома, и дороги, и твоя душа покрыты многочисленными уродливыми заплатами, глаза пьют, не отрываясь, зелень всех оттенков, красное, розовое, лиловое, медовую палитру закатов, богатый спектр небесной бирюзы. Душа постепенно вылечивается от вынужденного дальтонизма, приобретенного в мегаполисе, где жители в жестком дефиците света различают до двухсот оттенков серого, ровно как эскимосы, окруженные снегом, – сотни нюансов белого цвета. Лето снова убеждает в щедрости Земли, в ее способности родить чудесных существ. Одно из чудесных существ приглашает на свидание.

– Давай встретимся на новой набережной. Говорят, там красиво, и я еще не был.

– Хорошая идея. Но мне страшно лень сейчас туда ехать.

Еще говорят отголоски зимней веры в то, что всё бессмысленно и все на свете скучны.

– Ну давай отложим до другого раза. Мне тоже лень час по пробкам терять.

– Ну, давай не поедем тогда, раз всем лень.

– Давай.

– Давай. Хотя это, конечно, неправильно. Так нельзя жить.

– Нельзя.

– Край вообще так жить.

– Думаешь, это ваще уже днище?

– Почти. Грань.

– Ну приезжай на набережную, давай оба преодолеем себя, я тоже приеду. Маленькая победа.

– Должна же быть какая-то сила воли, действительно.

– Я верю, что у нас получится.

– Ох, ну ладно, тогда в семь.

Мужчина зарождает в женщине новую жизнь, которая врывается, не спросив, и перекраивает все на свой лад. И вот я, вчерашний скептик, уже без памяти влюблена в его рассказы о лабораторных опытах с вирусами ровно с такой же силой, как и в вечную синюю рубашку, покрытую на плечах перхотью, пыльные кеды, в этот еле уловимый запах… Так пахнет в старых, заваленных барахлом квартирах, где давно не делали ремонт, где редко проветривают, где вещи живут своей медлительной, задумчивой жизнью, а люди – своей, словно в другой плоскости. Хозяевам недосуг тревожить окружающие предметы, передвигать их, начищать; они уважают естественное стремление всего сущего к хаосу, считая его высшим порядком, дают вещам свободу преть, тлеть, пылиться в полном согласии с космосом; а вещи в свою очередь, как бы объятием благодарности окутывают жильцов этим земным, укромным запахом. Так пахло в квартире моей старой бабушки по папиной линии. Я едва сдерживалась, чтобы не приблизиться и не повести носом прямо у него по плечу и за ухом, прикрыв при этом глаза. Эти эфемерные следы рассказывали о нем красноречивее, чем тысяча слов. Так же пахло в его «Ниве», которую он водил, пропуская разделительную полосу ровно между колес. Он подвозил меня домой и описывал несколько окружностей вокруг места назначения:

– Как это ты будешь указывать мне, куда ехать! Это кармически неверно. Сиди и отдыхай, почитай мне стихи.

Я знала наизусть много Бродского, я наблюдала, как в который раз проплывает за окном мой дом, а потом снова отдаляется, а он все ищет дорогу, и бровью не вела.

– Через двести метров поверните налево, – настаивал женский голос из его смартфона.

– Гм…

– Через двести метров поверните налево.

– Поверните налево. Поверните налево.

– Заткни эту сучку!

– Не обижай мой навигатор.

Так внезапно и необъяснимо вдруг становится все в радость: и августовский ливень, под который я попала, и потоки грязной воды на дорогах, через которые приходилось переходить вброд, завернув белые брюки до колен.

У него голубые глаза. Когда он молчит, то выглядит так, как будто глубоко тоскует о чем-то.

– Жизнь – не фунт орехов, – отвечает он на вопрос о вселенской грусти.

Боже, как я согласна! Можно легко развить эту тему, но стоит ли? Ведь все так хорошо прямо сейчас!

Он рассказывает о своих многочисленных путешествиях: Европа, Азия, Америка… Но вот практически всегда один. Иногда хочется разделить с кем-то впечатления.

– Не понимаю, как можно прожить всю жизнь в одном месте. А ведь некоторые так и остаются в родительском доме. Водят детей в школу, в которую ходили сами. По-моему, это так скучно! Ну, хотя, наверное, это тоже ненормально – всегда уезжать куда-то. Путешествия как способ бегства. Видимо, все закладывается в детстве.

– Ты не был счастлив в детстве?

– А что хорошего? Маленький, слабый, заика. К тому же я был глупым ребенком. Я и сейчас… Но тогда особенно. Детство ассоциируется с какой-то постоянной незащищенностью.

Он один из самых умных людей, которых я встречала. Его легкое заикание придает ему шарм, от тембра его голоса у меня мурашки по коже. Но больше всего мне нравится его любопытство к миру, нестерпимое детское желание все знать, которое делает человека творческим. Он хочет вникнуть в суть вещей, в законы жизни, в строение организмов. У него много планов и мало времени.

– Я должен сознаться, что я неперспективный. Я уезжаю в октябре в аспирантуру в дальние страны.

– Куда именно?

– В Германию

– В аспирантуру по биологии?

– Угу. Выиграл грант.

– Это замечательно. А чем ты будешь заниматься?

– Преобразовывать простые клетки в стволовые, чтобы потом выращивать из них нейроны.

– А какое это имеет прикладное значение?

– Теоретически можно трансплантировать эти клетки в мозг взамен поврежденных. И так даже делают. Но меня мало интересует практическое применение. Я бы ни за что не стал медиком – спасать эти никчемные жизни. Понять, как устроена жизнь, – это да, интересно. Меня увлекает только фундаментальная наука.

Таких интересных собеседников можно сосчитать по пальцам одной руки. Жаль, что он скоро уедет, но два месяца – это целая жизнь, и я готова прожить ее с благодарностью.

– Не обязательно же встречаться, чтоб пожениться?

– Что за ерунда! Конечно, нет.

– Ок, а то у меня моральные сомнения.

– Что, правда?

– Ну, не так чтоб очень, но все-таки. Блин, знакомятся женщины же ведь всегда в конечном счете с прицелом на отношения и брак, разве нет?

– Нет. Точно не про меня. Брак – это форма. Мне важно содержание. Я знаю, что такое быть замужем и бесконечно одинокой.