Николай Лукьянченко - Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

– А вот мы сейчас посмотрим, кто есть кто, – разрядил затянувшееся знакомство и затянувшееся молчание Володя Чирикин. – Ну-ка, детки, встаньте в круг.

«В круг!» – вдруг чем-то детским отозвалось в голове Анжелы.

Олег Батурин усиленно пытался встретиться ещё хотя бы раз с глазами Анжелы, искавшей ими место в строящемся для волейбола кругу. В какое-то мгновение его глаза встретились с кошачьими карими в золотую крапинку глазами девушки, и он увидел, как испуганно заметались они, ища спасения от глаз Олега, пока не спрятались под длинными порхающими над ними крыльями ресниц. Как хотелось ему сказать, прокричать даже глазами её глазам, чтобы они не убегали от него, а увидели признание, мольбу-восхищение ею, искреннее, хотя, может быть, ещё и неоправданно раннее. Как хотелось ему оказаться рядом с Анжелой, но Грайчихин и Виталий Сергеевич уже плотно охраняли все подступы к ней, шумно и привлекательно выстраивая всех для игры.

Быстро образовался просторный круг на широкой песчаной отмели дамбы, и волейбольный мяч забился в нём, как птица, неожиданно попавшая в клетку. Он то взлетал вверх, натыкался на невидимую сетку, то падал вниз и бил невидимым крылом о чью-то крепкую, как железный прут, выброшенную ему навстречу руку. Вновь взлетал и бился о новую преграду, бил сам и с леденящим сердце ужасом бешено бросался вниз, стремясь затеряться в суете беспорядочно пляшущих рук и ног, от которых было одно спасение: снова взлететь вверх и тут же ринуться вниз. И так взлёт за паденьем, падение за взлётом…

Игра всё захватывала и захватывала всех страстью и силой, кипевшей в молодых, здоровых телах, превращая весь круг в горящий костёр глаз, рук, ног, чувств и криков. Костёр то расширялся, соприкасаясь и сливаясь с другими подобными кострами на пляже, то сжимался в пружинный комок, чтобы снова брызнуть зажжёнными, горящими телами юношей и девушек, врывавшимися бронзовеющей лавой то в тот, то в другой…

И было чудом, что эти тела не сгорали в них, а лишь наливались новой силой, страстно пульсирующей под тающей алмазными каплями пота кожей, густеющей и приобретающей цвет закипающей бронзы. А под этой бронзой рождались и зрели обжигающие нестерпимо сладостные потоки скрытой до поры до времени лавы-страсти, жгущей руки, глаза и сердца, ищущей как вулканы выход, пока ещё сдерживаемый невидимой, но уже исчезающей дамбой неизвестности.

С каждой минутой Олег стремился быть всё ближе и ближе к Анжеле. Бросался ли он под потушенный мяч, он падал у её загорелых ног-углей, взлетал ли вдруг для удара сам, он оказывался в чёрных клубах дыма её волос, разбросавшихся по плечам и обдававших его горьковато-полынным дыханием, тонким и волнующим.

Охваченный жгучим ощущением физической близости разгорячённого солнцем и игрой женского тела юноша пытался неумело скрыть от посторонних глаз властный непосильный зов плоти, переполнявший его с головы до пят. Олег отдавался мучительной сладости головокружительных чувств, разрываемых безжалостными молниями на звенья – цепи картин его прикосновений к телу Анжелы, картин, вызванных пьянящим воображением. Реальные же, быстрые и обжигающие, как удар тока, столкновения и объятья с призывно – прекрасным в движениях и формах телом Анжелы вплетались в эти чувства, как взрывы никогда не испытанных ранее наслаждений.

Анжелу тоже волновали эти пылкие соприкосновения разгорячённых почти обнажённых тел. Ей, как никогда ранее, нравилось видеть и сознавать власть своих чар над новым влюблённым, с каждой минутой всё больше и больше терявшим голову и ошалело метавшимся за мячом то у её ног, то рядом с ней, то над ней. В ней самой какое-то время боролась девичья скромность с женской игривой чувственностью, проявлением которой лишь на одно мгновение, она заставляла многих терять голову. И, не углубляясь в себя неженской разумностью, она находила новые и новые подтверждения этого безумного неконтролируемого влечения к ней мужчин, продолжала удивляться мужскому беспутству. И, несмотря на то, что она пришла на дамбу, чтобы встретиться со своим чернобородым красавцем любовником – главным архитектором города, который мог появиться здесь каждую минуту, ей было приятно и радостно ощущать сегодняшнюю власть своей красоты над Олегом. Начав кокетничать, заигрывать с опьянённым её колдовскими чарами начинающим бородачом, она будто вернулась в первобытнообщинное состояние, перевоплотилась в ту неведомую ей самой совсем не Анжелу, а в её пра-прародительницу из далёких, далёких эпох. Пряча свою благорасположенность к Батурину в разговорах с лёгким предупредительным Грайчихиным, Анжела не осознавала, а, если и осознавала, то, может быть, только спинным мозгом, что ещё крепче привязывает к себе Батурина, всё больше и больше взыгрывавшего от кажущегося её невнимания к нему. Владимир же, опытный в амурных делах повеса, и со своей стороны ни на секунду не оставлял без внимания Анжелу, понимая, что только моргни он, и новенькая редкая красавица, как призрак, исчезнет для него и уже навсегда в налитой молодой кровью и страстью броне мышц гладиатора.

– Анжелика, а не слабо стать нашей маркизой?

– Уж не собираетесь ли вы всех своих гладиаторов да римских пап превратить в ангелов во плоти – этих Монстров – Потрошителей? – отшучивалась с раскатистым смехом Анжела.

– Прикажите! И я стану один за всех вашим ангелом хранителем, – приближаясь к её ушку и переходя уже на шёпот, зепел Грайчихин: – «Анжела, ты одна, ты одна на свете. Ох, ох, в недобрый же час тебя я встретил». И вы и ваше имя так божественны, так прекрасны, что я готов голову отдать на отсечение, что, такой как вы, ещё никогда не встречал в своей жизни. Анжела, ты прекрасна, как ангел небесный…

– Ага! Как демон коварна и зла, – не выключаясь из игры, сквозь прерывистое дыхание отвечала Грайчихину и Анжела. – Характеристика у меня неплохая, вы правы, но вот насчёт характера, то можете не возражать по поводу не высказанной вами строчки.

– Я не согласен. Не согласен сейчас и буду не согласен до тех пор, пока не удостоверюсь лично сам в обратном, – отстаивал уже своё право на спорщицу Владимир.

– Смею вас уверить, вам никогда не быть моим героем. Вот здесь я – Кассандра – и это я пророчу с полной уверенностью, – продолжала разжигать самолюбие и жажду Грайчихина овладеть новенькой Анжела.

– Всё в мире обманчиво. Для кого-то вы, может быть, и Кассандра, а для меня вы – солнце! Не то, что сейчас идёт к закату, а то, которое может светить даже тёмной ночкой.

– Солнце?! Вот солнышко мне говорили много раз. А солнце – никогда! – засмеялась Анжела, запуская хлёстким ударом мяч в кого-то из бойцов.