Николай Лукьянченко - Мамонтов бивень. Книга первая. Сайсары – счастье озеро. Книга вторая. Парад веков

Только, когда снова большая вода волны свои во льды начала пеленать, забеспокоились боги, показывая на звёздное холодное небо. Поняли Тооён и Тыен в страхе, что уйдут от них боги. Шаманили. И особенно старались у чумов мужей, жёны которых голубоглазых божков нарожали. Нести их показывать богам с восходом солнца собирались.

И вот, когда кончилась полярная ночь, вышли якуты с детьми, с дарами на берег, где стоял город голубоглазых богов. Но… Куда ни смотрели, куда ни посылали гонцов, как ни шаманили, как ни кричали, ни звали, не могли отыскать даже следов призрака-города голубоглазых богов.

Исчез, растаял, как призрак он, вновь вознесясь на небо, полыхавшее змеиной дорогой, по которой уплывала большая вода.

До сих пор гадают учёные мужи. Что это было? То ли мангазейские казаки-поморы со своими кочами, то ли ещё какие-то неизвестные, неведомые странники? Пришельцы даже.

Как бы там ни гадали, ни спорили, ни ломали копья и головы, жившие и тогда и живущие ныне: кто это были, – но было это не сном. Ведь рожают голубоглазых детей, продолжая эту легенду, смольноокие сахалярочки. Жгут радостной памятью сердца матерей и отцов якутов о давнем-давнем времени их породнения с могучим племенем богов, сошедших к ним когда-то с низкого неба, обрамлённого столбами великих огней…

Может быть, поэтому и теплы сердца якутов к голубоглазому племени русских. Не знаю. Может быть. А, может быть, всему виной эта лёгкая, колыбелящая сердце легенда… Может быть, и в моих глазах живёт эта сладкая горькая память призрачной реальности или реальной призрачности нашего бытия. Потому и ищу, и охраняю музейное всё: от народных легенд и до собственных глаз, не желающих верить и видеть одни только призраки. А вдруг? Вдруг вернутся Они?!

Пётр Петрович умолк и как-то странно посмотрел на Олега.

– Так это, может быть, и была Мангазея? – поспешил предположить Батурин. – Вы, Пётр Петрович, говорите, что поморы были на Лене по легенде ещё раньше. Основали город. Город – побратим Мангазеи. А, может быть, это Якутск?

– Нет. Побратим много севернее, и на востоке от правого берега Лены. А Якутск… Якутск – детище новых времён, хотя по истории и не таких уж далёких. Когда начались новые времена, Лена снова была открыта. Но не второй Мангазеей обернулось новое открытие.

Было оно безрадостным и жестоким. Сибирь из богатой зовущей красавицы стала рабской угодницей ссылок и тюрьм.

В 1632 году на берегу Лены был построен первый острог. Вон за теми стенами старой тюрьмы, в самом центре и был заложен бревенчатый каземат, – Габеев провалил мягкую пухлую руку в сероватое пространство за окном и продолжал: – Четыре года ехал обоз воеводы от Тобола до Якутска. Четыре года. А теперь всего четыре часа да несколько обманно-ласковых слов потребовалось новым богам – нашим студентам-практикантам, чтобы отнять у меня всё, не даруя ничего взамен…

Пётр Петрович был уже пьян. Его глаза-льдинки начали таять и потекли по щекам.

Анжела пыталась затворить сердце Петровича, ласково гладила его по седеющей голове, как ребёнка, просила успокоиться и не пить больше.

– Никто у вас никого и ничего не отнял и не отнимет. Я с вами как была, так и буду. А статья Славы – это и ваша слава. Я напишу и опубликую рецензию на неё, в которой будет благодарность вам, вашему музею за труд и предоставленные материалы.

– Да? – спрашивал Пётр Петрович, по-детски веря в защиту. – Я так и знал. Ты хорошая, ты добрая, ты мой ангел – посланник тех давних богов. Ты, как и я, дарящая…

– Пётр Петрович, давайте покажем ребятам музей.

– Это можно, – оживился Габеев. – Я ведь не скупой рыцарь. Все эти богатства не мои, а ваши. Вот также как-то ночью я показывал свои сокровища Марианочке. Помнишь, Анжела, дочь Емельяна Ярославского. Московскbй скульптор. Она вместе с Димой Сивцевым печётся о создании Якуского государственного объединённого музея истории и культуры народов Севера. Днём музей – это просто музей. А ночью – мир возрождённый. Я, бывает, сам целые ночи работаю в нём, а то и просто сяду и сижу в нём как будто бы уже и сам экспонат. А-а? Спятил, думаете, старик. Нет. Идём, идём… Я вам сейчас всё покажу…

Пётр Петрович открыл один из многочисленных ящичков чудом ещё не развалившегося старинного шкафа и, позвенькивая какими-то блестящими берюльками-бляшками, отыскал ключи, в одно мгновение, преобразившись в сказочного кудесника-старца, владеющего несметными сокровищами, готового сейчас показать их неожиданно почувствовавшим себя маленькими детьми юношам и девушкам.

Через несколько минут вся компания знакомилась с экспонатами краеведческого музея, бесстрастно или с любопытством, ужасом, безразличием или страхом взиравшего сотнями затаившихся в нём глаз на пришельцев, неожиданно потревоживших их ночью. С огромных полотен картин сходили навстречу к подвыпившим посетителям тени мучеников дантовского девятого круга ада, неизвестно как оказавшегося здесь, с ними мешались и окружали живых копии воинов, старцев, полководцев, поэтов и художников древности, разрушавших, или отражавших труд миллионов работных людей, упоённых своей страстью, как тех, так и других. Было жутковато ощущать, как с затенённых картин, ограждённых и открытых площадок со скелетами мумий животных, людей сходило в залы бессмертье. С подсвеченных не существующим ныне желтовато – подгоревшим солнцем пейзажей прошлого вдруг прямо в расширенные глаза очарованных властелинов двадцатого века смотрел, а то и, не обращая ни малейшего внимания на них, жил своей жизнью давно исчезнувший мир. Талант художников, труд мастеров остановили неудержимый бег времён. И теперь год за годом, час за часом остановленный миг тех времён будет вести немой разговор с приходящими к нему.

Слава Левитский интеллигентно изображал знатока и ценителя живописи: то подолгу оставаясь в трагическом молчании перед одним полотном; то вдруг взрываясь словесным недержанием перед другим, изо всех сил стараясь подавить всех дарованными ему природой и развитыми воспитанием способностями тонко и глубоко чувствующей и проникающей в суть вещей натуры. После осмотра выставленных экспонатов и картин в залах музея Пётр Петрович, заговорщицки подмигивая, словно мальчишка, стянувший и спрятавший в подвале папин охотничий нож, если не ружьё, потащил всех в запасники музея, где хранились ещё ждущие своей очереди материалы. С глазами, пылающими азартом удачливого искателя сокровищ, Габеев метался по заполненным кладовым, пока не застыл в позе шамана перед замысловатой грудой огромных костей, содрогнувшей всех обнажённой реальностью сцены из фильма ужасов.

– Вот! Вот! Смотрите! Главная моя удача охоты на мамонтов.