Евграф Жданко - Сочинения. Том 2. Стихотворения и проза

Приходит утро, сон уходит прочь,
Уходит с ним и образами ночь,
Уходит сказка, снившаяся мне,
И тает снег на крохотном окне.
Пора вставать, одеться и бежать
В тот чуждый мир, где можно только ждать,
Где жизнь сокрыта тяжестью оград,
Откуда мне дороги нет назад.

28 августа, 1990

Лица, руки, души и сердца
Снятся ночью, снятся без конца,
Словно кто-то хочет раздавить
Мозг мой белый, по полу разлить.

Я не плачу: время слёз прошло;
Даже если битое стекло
Разбросают под моей ногой,
Я останусь век самим собой.

На осколках я станцую степ,
Пусть увидит даже тот, кто слеп,
Как сочится кровь моя из ног,
Я же буду знать, что это смог.

Знать, что можешь, – сладостная мысль;
Снизу кто-то спросит: «Ты повис ль?».
«Нет, – отвечу, – я ещё живой,
Ну вас к чёрту с чёртовой роднёй!».

Кто-то скажет: «Ты обидел нас».
Я в ответ им: «Дайте же хоть раз
Миг один послушать тишину,
Вспомнить маму, дочку и жену!».

31 августа, 1990

Мой добрый друг, мне, видно, скоро уходить
За тот предел, откуда мне не возвратиться.
Но в декабре, под Рождество, я, может быть,
К тебе приеду на денёк, чтобы проститься.

Найду на улице свободный автомат,
Вложу копейки в щель и буду ждать ответа
(совсем как восемь долгих-долгих лет назад!)
В лучах холодного неонового света.

Услышу голос твой, совсем почти чужой,
Договорюсь о краткой встрече на работе,
Явлюсь к тебе с тяжёлой, гибнущей душой
И через час уйду. А ты в своём цейтноте
Продолжишь бег, как лошадь, взгретая вожжой.

1 октября, 1990

Снилось что-то из былого
Накануне ночью мне;
Видел пса-дворнягу злого,
Тоже ночью, при луне;
Пёс неистово вцепился
Хваткой мёртвою в рукав;
Помню, как перекрестился,
Пса насилу отодрав.

Ночь осталась безучастной,
Лишь луна холодный взгляд,
Видно, будучи несчастной,
Мне послала, и я рад
Был тому, что хоть покойник,
Отдалённый и немой,
Пооправил туч повойник
И с тоской следит за мной.

Жизнь и вечность, явь и грёзы,
Жар и холод, «есть» и «нет»,
Ожидание угрозы
И спокойствие планет —
Всё во мне, я это знаю,
Ибо космос – это я…
Сон мой был ходьбой по краю
Неземного бытия.

10, 11 января, 1992

А мир подлунный всё бледнее и бледнее,
Всё холоднее и беднее с каждым днём,
Всё чаще с петлей представляется на шее
Мне человечество, и гибельным огнём
В воображении моём живом бывают
Объяты лица безразличных мне чужих…
Порой мне кажется, что силы убывают
И с миром вместе меркнет мой печальный стих.

Как он мне дорог, стих мой светлый и печальный,
Моё сомненье, оправданье, мой прикол,
Держащий дух мой, бесконечный, безначальный,
В прибрежных водах, чтобы вечный не ушёл
Туда до времени, где Свет и есть реальность,
Которой жаждет воплотившееся Я.
Скрежещет мир, ему чужда сентиментальность,
И бестолковей всё двуногих толчея.

В безбрежном космосе Земля есть лишь песчинка
С наростом временным из чувствующих боль;
Эон-другой – остынет жаркая начинка,
И шар умрёт, сыграв положенную роль;
А мы, оставив пережитых Рас цепочку
В глубоком прошлом, обретём наш новый дом.
Каким он будет?.. Поживём и по кусочку,
Глядишь, по крошке представленье обретём.

14 февраля, 1992

Когда темно, когда один, тогда мне кажется,
Что мир подлунный где-то очень далеко,
Тревога дня как бы уймётся и уляжется,
И мне становится так больно и легко,
Как будто жизнь освобождается от смутного
Материального покрова бытия,
И сквозь обрывки эфемерного, минутного
Я слышу голос пробудившегося Я.

Оно звучит, подобно верному и чистому
Аккорду, взятому умелою рукой
На фоне фальши, ощущению лучистому
Давая импульс. Воцаряется покой
На краткий миг, уходят лживые пророчества,
Уходит всё, чего не жаждет светлый дух.
Лишь вечный голос Я да поступь Одиночества —
Вот всё, что в сумраке фиксирует мой слух.

А в мире ночь, а в мире сон и что-то липкое
Разлито в воздухе, похожем на свинец;
Всё в мире этом ненадёжное и зыбкое,
Всему положены начало и конец.
Удел души слепой – подспудное смятение
И страх пред будущим, исполненным забот…
И так, пока в её глубинах Провидение
По ветке гнёздышка для веры не совьёт.

23, 24 марта, 1992

Разве можно повторным рожденьем
Исказить моё вечное Я?
Не смотри на меня с отчужденьем,
Невесёлая Муза моя.

Я не умер, я просто спокоен —
Не смущаюсь, не жду, не боюсь,
И по-прежнему дух мой настроен
На реальность, к которой вернусь.

Я вернусь к ней, как после скитаний,
После поисков и испытаний
Возвращается тот, кого ждут.

Среди звуков искристо-печальных,
Как в сплетении нитей хрустальных,
Обрету я последний приют.

30 апреля, 8 мая, 1992

В солёной сырости предутреннего моря,
Глубин вселенских покидая колыбель,
Раз в сотню лет от брака Радости и Горя
На свет рождается мой Лесгитуниэль.

Крупицей Истины, в сомненье облечённой,
Он в жизнь пускается, чтоб, всю её пройдя,
Сомненье сбросить и с душою облегчённой
Вернуться в Истину, как блудное дитя.

Проходят годы, мир подлунный сиротеет
И погружается в пучину мелких дрязг;
Круг лиц, живущих с ясной памятью, редеет,
И вместо слов из уст звучит жестокий лязг.

И вот когда, между собой по-вражьи споря,
Калечат люди окончательно Закон,
В солёной сырости предутреннего моря
Опять рождается от несовместных он .

Приходит в мир под видом бедного поэта,
Или художника, иль просто чудака,
Чтобы оставить там хотя б крупицу Света,
Крупицу Света из Глубин, Издалека.

Ноябрь, 1992