Ольга Краузе - Исповедь авантюристки. Повесть

– А то.

– Ты на какой полке хочешь ехать, нижней или верхней?

– Да мне, Лелик, полка-то не понадобится. Я тут на трамвайчике до кольца, ну, и в свой барак.

– Как? Ты не хочешь ехать с нами?

– Какой там ехать! Рада б в рай, да грехи не пускают. Мне еще на поселении три года тут околачиваться! А там и другая нянька сыщется.

Если про то, что никогда больше не увижу Сережу, я просто не позволяла себе думать, то к разлуке с нянькой меня никто не подготовил. Какая «другая»? – ТАКОЙ, как няня Шура, больше нет. С балалайкой, чтобы буквы на пальцах, шрам над бровью и махорочный дух. Не будет больше наших утренних походов в киношку. Сегодня мы идем во Дворец Алюминьщиков последний раз. Показывают «СЛЕПОГО МУЗЫКАНТА». И кто же мне втихаря от родителей купит мороженное, с душевной присказкой «а и хрен с ними, с гландами»? После «СЛЕПОГО МУЗЫКАНТА» мы с нянькой обе вышли заплаканные.

– Ну, вот, и я у тебя как тот дядька с дудкой для слепого мальчика. Только тетка и с балалайкой. А ты, хоть и зрячая, но девочка. А это, чтоб ты знала, хуже слепого мальчика. Потому что с мальчиком-то еще будут возиться, а девочку скорей вырастить и с глаз долой.

– Не плачь, няня Шура, я буду мальчиком. Я так давно решила, еще когда тебя не было. Только теперь это моя самая большая тайна. И избавляться от меня никому не придется. Я, как вырасту, стану дяденькой и уйду сама. Потом приеду за тобой. И мы заживем душа в душу в одной ветхой лачужке. Будем пить с горя, как у Пушкина:

За последний год я расширила горизонт своего будущего. И решила, что если мне не удастся стать баритоном, то уж Пушкиным-то я всяко буду.

Сколько себя помню, папа никогда не мог угодить маме. Он вечно должен был оправдываться.

– Опять мы не как все люди едем! Что, нельзя было билеты на самолет купить? В Ростов прилететь, а там до Батайска рукой подать, и мы дома.

– Сердце мое, а мы уже дома. Ведь этот состав отправляется в ведомство Северо-Кавказской и непосредственно к строительно-монтажным поездам. Мы с тобой из Министерства Путей Сообщения переведены в Министерство Транспортного Строительства, и этот вагон станет нашим жильем в составе СМП-14 до самой осени, пока нам в Батайске не дадут квартиру.

А мы с сестричкой были счастливы. И уже никакие разлуки – ни с няней Шурой, ни с Сережей, ни с Аленкиными детсадовскими привязанностями – нас больше не огорчали. У нас был свой ДОМ НА КОЛЕСАХ! Каждое утро мы оказывались на какой-нибудь станции, где можно было бегать вдоль вагонов. Каждый день мы всей семьей обедали в привокзальных ресторанчиках или станционных буфетах. И нас все любили.

– Что за беготня? Чьи это дети?

– Это дети товарища Краузе, начальника ремонтноподвижного состава.

– Ах, это Леопольда Карловича детки? А ну ка, девочки, идемте за мной. Маня! Открой комнату матери и ребенка. У нас там игровая, еще с прошлого года укомплектована, не тронута стоит.

Пока папа со своими рабочими на очередной станции весь день занимался ремонтными работами, мама при помощи откомандированного в ее распоряжение плотника благоустраивала наше жилье. И старый вагончик превращался в уютную двухкомнатную квартирку с кухней и прихожей в одном лице.

Папа обманул маму. С этим составом наша семья кочевала еще два года. Ну, не хватило у папы духу сразу сказать маме правду. Правду, по которой моей маме разрешено селиться в необластных центрах европейской части Советского Союза по истечении срока… А срок-то еще не истек. И все эти два года мама пилила папу. А папа как мог, так и выкручивался. Наверное, с тех самых пор я ненавижу разборки.

Люди! Учитесь радоваться жизни той, что нам отпущена. Умейте щадить тех, кто с вами рядом. Не вытряхивайте из них невозможное, не вынуждайте их изворачиваться и врать.

Наверное, папа каждый вечер возвращался в семью как на Голгофу. Он-то целый день работал на линии. А мама в это время придумывала ему очередные упреки. И так было бы долго, но наступило 1 сентября.

Папа официальным приказом назначил маму директором и преподавателем малокомплектной ведомственной школы при нашем поезде. Тут уж маме было не отпереться. Бумага была согласована и заверена, и там стояла печать отдела образования нашего министерства. Под школу нам выделили плацкартный вагон. Туда приходили еще два мальчика и одна маленькая девочка. Для занятий мама выделила нам три отсека. В одном мы все сидели за удлиненным столом и писали разные ее задания. Маленькая девочка училась рисовать кружочки, палочки и квадратики. В другом отсеке мы просматривали диафильмы и слушали разные пластинки на радиоле. А в третьем были игрушки для маленькой девочки. Все остальные отсеки стали маминой мастерской. Она снова занялась живописью и отстала от папы.

Маленькую девочку звали Марусей. Моя сестричка Аленушка взялась опекать ее. А я захороводила с мальчиками. Их звали Рустам и Тынгиз. Они обучили нас всех новой песенке, которую мы дружно распевали:

Эта песенка стала гимном нашей школы. Мы ее теперь дружным хором пели всем встречным на всех дальнейших станциях. Наши вокзальные концерты стали традицией. Мама сама распорядилась, чтобы в каждый рабочий полдень мы выступали перед взрослыми. Я пела «Орленка», «Рожь» и «Если бы парни всей земли» и, если в красном уголке на станции оказывалось пианино, играла некоторые упражнения из Гнесиной. Мальчики читали в лицах «Ленин и печник», Маруся и Аленка танцевали под мой аккомпанемент «Во поле березка стояла». Так началась моя первая гастрольная деятельность.

Но в одном наш папа никого не обманул. Мы таки добрались до Батайска. Куда девался весь остальной состав – не помню. Просто однажды мы оказались прицеплены совершенно к другому поезду, который уже давно никуда не ехал, а стоял у Батайска-Сортировочного. С одной стороны к нам был прицеплен такой же как наш вагон под названием «женское общежитие». С другой стороны – целая вереница семейных вагонов. Про мужское общежитие не помню. Или его не было вообще, или оно существовало не при нашем составе. При женском общежитии столовался огромный рыжий пес по кличке Полкан. Мы с Аленкой подружились с ним очень быстро, приняв его во все свои игры. Там были и другие дети. Но я их плохо запомнила, потому что в этом составе мы прожили не более пары месяцев. Помню только, что вся ребятня играла преимущественно под нашим и общежитским вагонами. Все остальные подвагонные пространства были заняты курятниками, крольчатниками, а кто и свиней держал…