Аглая Тураева - Безлунные ночи

– Делать нечего. Придётся продать кое-что. Знаешь, Ноюбуки… ко мне в руки попали одежды такой выделки, которой и в столице не видели! Продам их. Думаю, кто-нибудь вроде Кондо с радостью выложит за них столько, чтобы мы протянули ещё… месяц? Два?

Вряд ли Тенгоку-но-Цуки обрадуется, что Янаги распоряжается его одеждами как собственными. Но таков порядок, уставленный ещё Мутеки-но-Тайо – богатый должен делиться с бедным, сильный – хранить слабого.

Только Тенгоку-но-Цуки их не сохранит. Не так уж силён бог, волосы которого под силу обрезать обычной катайханэ.

* * *

Что-то тряхнуло её за плечо.

Янаги не сразу открыла глаза и даже не поняла, что проснулась. Вокруг темень, тягучий мрак, маслянистый на ощупь и дымный на… запах? Пахнет дымом? Янаги испуганно вздрогнула и резко села, потёрла глаза. Рядом сидела чья-то фигура, держащая в руке фонарик с догорающей свечкой внутри, и в неверном свете Янаги с трудом разглядела холёные руки и торчащие красные волосы.

– Чувствуете? – Тенгоку-но-Цуки повёл головой, прислушиваясь к запаху. Свет падал на его лицу снизу, выхватывал шею и острый подбородок, делал лицо бога чудовищным.

– Дым?.. – спросила Янаги. – Это… дым?

– Горит кухня, но если вы не поторопитесь, то останетесь наедине со стеной пламени, – Тенгоку-но-Цуки бросил в неё вещами, до сложенными у изголовья циновки. – Может, бусидо велит вам умереть прямо сейчас, но увольте! Я погибать не намерен и вам приказываю жить.

Тенгоку-но-Цуки поднялся и оставил фонарь. Сердце Янаги пропустило удар. В воздухе повис запах дыма, такой, что глаза слезились. Онна-бугэйся поднялась на ноги, накинула на себя сверху кимоно и два отцовских хаори. Янаги заткнула катану за пояс, схватила нагинтану и фонарь и выбежала на улицу.

Сад расцвечен яркими рыжими всполохами, столп пламени отражался в чёрной воде озера. Занимались и кроны нескольких клёнов, чьи ветви раскинулись прямо над кухней. Янаги подбежала к пристройке. От неё не осталось почти ничего. Внутренний деревянный каркас пылал, как рисовая бумага, каменные стены трещали от жара, а крыши будто и не было – её заменил огонь, такой яркий, словно второе солнце взошло на Тенгоку. Языки пламени жадно лизали соломенную крышу господского дома. Глаза Янаги слезились от едкого дыма.

Так дерево не горит. Не с таким треском.

Слуги окружили горящую кухню. Многие сидели на земле, запыхавшиеся, рядом с вёдрами и черпаками – явно пытались тушить, но не вышло. Другие стояли с лицами недоумёнными, а не скорбными. С их домами ничего не случится, и никто не переживал. Слуги просто грелись в пламени. Было много тех, кого Янаги до этого не видела. Видимо, зрелище привлекло жителей других подворий. Слышался чей-то плач, громкий и пронзительный.

Онна-бугэйся вышла вперёд, расталкивая зевак локтями. Двое рослых мужчин держали под руки Макото. Она рыдала и каталась по земле, ругала то огонь, то своего мужа, то самого Императора и всех богов в придачу. Янаги кто-то толкнул, но она не ощутила этого. Она не чувствовала… ничего. В голове роились бесконечные вопросы, но ответов нет, и даже задать вслух их нельзя. Будто это всё не с ней. И не разгорается пламя в её отчем доме.

– Почему огонь не потушен?! – спросила Янаги, пытаясь перекричать вой Макото и шёпотки зевак. – Я вам за что плачу?

– Смола.

Хангёку появилась так незаметно, словно сгустилась из темноты. Лицо старой гейши удивительно спокойно. Будто она знала о пожаре за дни и недели до того, как он начался, и ни капли о нём не переживала – зачем, если ничего не поменять? Янаги раскрыла рот, но закрыла, не зная, что и думать. Смола?..

– Едкая дрянь. Пропитывает всё и сжигает даже камень, – продолжил за неё какой-то старик с синеватыми перьями, кажущимися фиолетовыми от отблесков пожара. – Ничем не потушишь, пока само не выгорит. Сочувствую тебе, Ганкона. Не думал, что ради тебя из дворцовых оружейных такое выпишут. Надеюсь, в доме ничего ценного не осталось.

– Мой сын!.. – взвыла Макото, поднимая руки к чёрному, будто ослепшему без луны и солнца небу. – Джито! Зачем он только в кухню пошёл?! Боги, за что вы меня наказали?! Весь в отца, весь в отца…

– Не голоси! – оборвал её муж, но лицо его было искажено гримасой животного страха и муки, словно мгновение – и он рухнет рядом с женой. – Его сами боги не вытащат! Ты на этот огонь посмотри, дура!

– На кухне?.. – эхом повторила Янаги.

Всё равно ответа она не дождётся. Онна-бугэйся заметила ведро воды, быстро опустила туда рукав, сняла катану и сунула её Хангёку. Янаги закрыла нижнюю часть лица рукавом, что неприятно прилип к коже, и ступила внутрь. В глазах – пелена из-за дыма. Её обдало таким жаром, что Янаги на мгновение почудилось, будто она идёт в раскалённое нутро солнца. Глаза щипало. Так болезненно щипало, что казалось, будто ещё мгновение – и они лопнут, как пузыри на кипящей воде. Несколько балок рухнуло на пол, от татами которого остался только пепел. Янаги распихивала их древком нагинтаны. Дышать почти нечем. Будто весь воздух уже пожрал огонь.

– Джито! – позвала она. – Джито, ты где?!

Ответил ей только треск балок. Янаги вдруг поняла, какую глупость сделала. От щуплого подростка в таком пекле должны остаться только угли. Несколько балок упали так неудачно, что застряли в проходе. Пришлось опустить рукав и быстро разломать их. От крыши в не осталось ничего, но пол оказался гораздо чище, чем в коридорах – кухню закрывал соломенный купол из тонких жердей, поэтому прогорела она быстро. На полу, в углублении для очага, лежала чья-то фигурка в юкате. Янаги бросилась к ней и подняла тощего паренька, попыталась поставить его на ноги. Глаза у него мутные, но Джито пытался поймать её лицо взглядом – значит, жив.

– Вставай, самурай! – Янаги тряхнула паренька за плечи. – Пошли, твоя мать с ума сходит. Закрой рот и нос моим рукавом. Быстрее, пока мы тут не задохнулись, шевелись!

Джито сделал, как велела Янаги, но слабо и медленно. Или он вот-вот упадёт в обморок, или ему недолго на свете осталось… в коридоре что-то грохнуло. Янаги сжала свободной рукой плечо Джито и вышла вместе с ним. Очередной кусок дерева упал, и пришлось его отодвинуть нагинтаной. Юноша трясся на каждом шагу, и Янаги позволила опереться на себя всем весом. Дышать нечем. Взгляд безбожно плыл. Воздуха не хватало. Жар становился столь нестерпим, что каждый шаг даже через толстые подошвы гэта обжигал ногу. Словно разгневанный Император сбросил солнце с небес, чтобы оно пожрало всю Тенгоку, всех тех, кто отнял у гневного бога его сына…

Когда ноги Янаги переступили порог кухни, она не поверила своему счастью. Онна-бугэйся вдохнула так глубоко, что стало больно. Ноги подкосились, и Янаги упала на колени. Рядом рухнуло тощее мальчишеское тело. К ним тут же подлетели слуги – Ноюбуки, муж Макото и тот старик. Янаги хотели поставить на ноги, но она отмахнулась.