Аглая Тураева - Безлунные ночи

Многие дома в торговом квартале имели башни. Обычно в таких располагались квартиры для богачей и гостиницы – состоятельные торговцы из префектур предпочитали селиться поближе к своим товарам. В узких улицах множество постоянных лавок и магазинчиков. Здесь торговали местные, которым нет нужды возвращаться на другой край страны за товаром. Есть и банки, и ростовщики, и чиновничьи управления, и святилища множества богов. Янаги с отцом иногда гуляла вдоль пёстрых столичных лавок, но внутри никогда не бывала. Отец считал, что там делать нечего, а она не спорила.

– Сколько у нас? – спросил Тенгоку-но-Цуки.

– Мало. Меньше, чем желает столица даже на неделю.

– Плохо, – Тенгоку-но-Цуки нахмурился. – Вы думаете, квартал красных фонарей – это унижение? Искать гостиницу, не имея за душой ни гроша – вот унижение!

– Многие ваши подданные так всю жизнь живут, – Янаги пожала плечами.

– При всём уважении к подданным Императора, – Тенгоку-но-Цуки выразительно поправил платок на голове. – Я – не они, и я так жить не должен. Не того для меня хотел прадед… сворачиваем. Советчик из меня такой себе, признаю, но если я хоть что-то помню из налоговых отчётов – меньше всего взимают с окраинных гостиниц, значит, и много брать им нет смысла.

– Всегда можно спросить у катайханэ.

– Это будут зазывалы и подсадные, – Тенгоку-но-Цуки сделал неопределённый жест рукой. – Будь я хозяином гостиницы, я бы заплатил какому-нибудь торговцу за рекламу. Верить катайханэ на улицах бессмысленно – все они куплены кем-то.

– Вы как будто не осуждаете их.

– Разве я могу? Законы, по которым живут купцы и дельцы, приняли мои дед и отец, и я вкушаю труды моей же семьи. У вас нет каких-то… предпочтений?

– Нет, мы с отцом никогда на гостиницы не смотрели, – Янаги покачала головой. – Сами решайте.

– Да решишь тут… всё одно. Давайте на север.

Тенгоку-но-Цуки повернул тяжеловоза направо и нырнул в узкую улочку. Янаги последовала за ним. Стало намного свободнее. Даже гул голосов, бьющий в уши от самых ворот, немного стих. На ночь, как до мятежа, магазины и лавки тушили огни, но гирлянды фонарей освещали вывески банков, бань, юридических контор и всего, что может понадобиться гостю столицы. У некоторых стен стояли скамьи и плетёные кресла, где дремали катайханэ. За красными решётками прятались садики и дворики с повозками рикш.

– Эй! Добрые госпожи! – окликнул мужской голос. – Прошу минутку, больше не надо!

Янаги остановила коня и повернула голову. На левой стороне улицы, под вывеской гостиницы с небольшой башенкой, сидел мужчина в широкой плетёной шляпе. Он немного приподнял её, и свет фонарей упал на его лицо – гладкое и слишком молодое для глубокого голоса. Янаги бросила косой взгляд на Тенгоку-но-Цуки. Он тоже остановился, но рассматривал дом на другой стороне улицы.

– Вы же онна-бугэйся, да? Ну конечно, зачем ещё вам меч, нагинтана и нодати в придачу… – мужчина рассмеялся сам себе. – У вас же нет всех этих… предрассудков по поводу нечистого места?

– Вся Тенгоку стала одним сплошным нечистым местом, – ответила Янаги.

– Отлично! Боги милосердные, что за улица проклятая!.. Отец мой увидел объявление о продаже целой гостиницы за бесценок и повёлся, старый дурень!

– Проклятая улица? – Янаги удивлённо вскинула брови. – В столице? В городе Императора?

– Да… может, этот Император и благословение богов, но Мутеки-но-Тайо… посмотрите, что в доме напротив.

В доме напротив, казалось бы, просто обычная лавка с вывеской о продаже мяса, разве что даже сквозь дождь несло металлом. Вход во внутренний двор наглухо закрыт воротами. На правой створке нарисована фигура стоящего в полный рост бога – не катайханэ, судя по затейливой причёске из смоляных волос со множеством шпилек и гребней. На его кимоно, слишком вычурном для мужского, сверху надеты тяжёлые самурайские доспехи. Лицо раскрашено в красный и белый на манер актёров кабуки, играющих воинов. От лица – страшного лица, с холодными голубыми глазами – расходились красные полосы, изображающие солнечный свет. В руках он держал отрезанную голову, а позади нарисованы три дракона – красно-жёлтый, бело-голубой и чёрно-зелёный.

Мутеки-но-Тайо. Непобедимое солнце. Господь правосудия, палачей и скотобоен.

– При всём уважении, его императорское величество Мутеки-но-Тайо портит жизнь всей улице! – зазывала щербато усмехнулся. – Из-за скотобойни никто не снимает комнат. Скоро тоже придётся продавать гостиницу за бесценок. Да и самой скотобойне туго приходится. В центре столицы содержать такое слишком накладно!

– Почему бы владельцу не устроить что-то другое, если ему в убыток? – спросила Янаги. От взгляда Мутеки-но-Тайо становилось жутко, и говорить получалось с трудом.

– Он не может, – вдруг ответил Тенгоку-но-Цуки. – В этом доме Мутеки-но-Тайо убил одного из тех, кто истязал его сына, и теперь не потерпит здесь ничего, кроме суда, тюрьмы или скотобойни. Суд в таком проулке устраивать нелепо, тюрьму тоже, поэтому только бойня.

– Вот, объяснили лучше, чем я! Сдаём места за сущие гроши. Если вас не пугает скотобойня напротив, то у нас есть горячая еда и тёплые постели. И конюшня. Она похуже, конечно, чем у других гостиницы, но зато за постой денег не берём. И до главной улицы пятнадцать минут ходьбы.

– Берём, – ответил Тенгоку-но-Цуки.

Зазывала поднялся и отпер решётку, закрывавшую двор, где находилась конюшня. Янаги спрыгнула с коня и помогла спуститься Тенгоку-но-Цуки. Зазывала забрал их и под уздцы ввёл внутрь. Онна-бугэйся вытащила из седельных сумок нагинтану и нодати и отдала огромный меч его владельцу. Будь она одна – может, и оставила бы оружие прямо в конюшне. За воровство в столице карают быстро и жёстко. Но после того, что случилось с её домом, Янаги в чиновников не верила. И Тенгоку-но-Цуки нужна защита получше, чем дух его жестокого прадеда, пролитая которым кровь до сих пор проступает в самых неожиданных местах.

Янаги вошла в гостиницу. Её тут же обдало тёплом. Пахло варёным рисом, жареным мясом и чем-то тяжёлым и пряным. В гостинице царил приятный полумрак, свет фонариков из жёлтой бумаги не давил на глаза. Потолок в комнате низкий, и из-за этого она напоминала подвал. На татами стояли несколько столиков, за которыми ели постояльцы и случайные посетители. В основном здесь сидели мужчины – ронины 21 21 Ронин – самурай, уволенный со службы сюзереном либо сюзерен которого умер. , судя по мечам и одеждам. Они ели и громко смеялись. Женщину Янаги заметила только одну – ученицу гейши, которая, наверное, подрабатывала в свободное время. В её перьях заколоты несколько гребней и гирлянд с цветами из бумаги, и она играла на сямисэне 22 22 Сямисэн – трёхструнный щипковый инструмент. . Янаги сжала руку Тенгоку-но-Цуки. Низкий и сгорбленный от возраста катайханэ с тяжёлыми веками и лицом, в остальном похожем на лицо зазывалы, поднялся с подушки и поклонился. Янаги поклонилась в ответ.