Басти Родригез-Иньюригарро - Пограничная зона

Героический пафос снижается цинично-болотной мимикой:

– Чего я только ни делал… Впрочем, тебя не удивить.

Они душат нехороший смех, уткнувшись друг другу в плечи, но если он, поднимая глаза, готов к противостоянию, то лицо компаньона по вылазкам белеет пораженческим флагом, растерянный шёпот хрустит отчаянием:

– Чем набиты мои трюмы?

Жаждет неожиданного ответа, но оппонент безжалостен:

– Золотом и прочей блестящей ветошью – чем же ещё?

– До гнусности скучно… Должно быть что-то другое, – приятель замирает. – Нет. Не вижу иного повода. Не вижу иной добычи.

Призывно вздрагивает кадык, пепельно очерчивается яремная вена, зажатый в руке угол воротничка кинжально остр. Он отводит взгляд и цедит буднично, между делом:

– Слышь, я тащусь с того, как мы двое стоим и презираем материальные ценности.

Визави делает первый вдох за минуту, подхватывает:

– Не столько презираем, сколько находим недостаточными. Неудовлетворительными. Ничего не меняющими. Нам ли не знать, что они кружат голову, замыливают зрение, отягощают карманы и рюкзаки, на световых скоростях утекают в ту же клоаку, из которой взялись, а если не утекают, то приедаются и бесят.

– Короче, говори, что искал на этих берегах священный грааль, – фыркает он.

– Да вы там что, все как один экзальтированные фанатики? – любимый враг с наслаждением возвращает должок. – При чём тут священный грааль? У вас в каждой колонии по граалю?

– По паре. Тысяч. Разных. Чтоб всякой твари… – он смотрит под ноги, смущается, улыбается. – Очень старая шутка. В любой непонятной ситуации говори, что ищешь священный грааль, – поднимает взгляд и добавляет ошарашенно, далеко не в мажорной тональности, с привкусом фатализма: – Не исключено, что найдёшь.

Дымно сереет шафрановое солнце, лиловеет клубящаяся высь. Тёмные воды медленно катятся с горизонта. Он обращает лицо к югу. Хочет, чтоб жахнуло.

Пограничная зона ловит посыл, танцует с его тоской. Иллюзорно безмолвный разряд впивается в небо. Рассыпается огневыми нитями. Двоится, троится. Ещё. Ещё. Древесные кроны в негативе. Световые плети.

– Дождался своих? – оборачивается приятель. – Вот это я понимаю – рейв…

Застывший металл под рёбрами в одночасье плавится. Прицельная лесть – безотказное оружие, но не долгоиграющее.

– Итак, я гоняюсь за тем, что мне позарез необходимо и на деле совершенно не нужно, – раскачивается любимый враг. – Потому что ни за чем не гоняясь кисну в неподвижности и не понимаю, кто я такой. Попутно надеюсь обрести мистическое нечто, иначе остаётся набить карманы чужими слитками и сигануть за борт. В данный момент – готовлюсь уйти безнаказанным из разграбленного порта. Урон благосостоянию, удар по сфере влияния, очередной пинок при давно обозначенном перекосе в расстановке державных сил – всё ясно. Но почему тебе приспичило меня останавливать?

– То есть ты гоняешься за блестящей ветошью и подыхающей химерой великого смысла, а объяснять свои мотивы должен я? – он ржёт надсадно, не тем смехом, который бродит в лёгких. – Может, во мне коллективный гонор проснулся! Может, я чувствую себя лично уязвлённым, потому что это, – указывает подбородком на берег лужи, где дымятся руины разграбленного порта, – стыд и позор! А может, мне до гальюна державные интересы, национальная гордость, но дрянной голосок в затылке полагает, что это безнравственно, бесчестно, и я действую вопреки себе – вызываю огонь на себя, словно излом эпох имеет ко мне отношение. Что я творю, разворачивая корабль поперёк пролива? Не тебя призываю к ответу, не богатства колоний спасаю и не для опоздунов выкупаю время – я прикрываю отступление заведомо проигравших. Да, победители принадлежат быту, прозе, истории гнусной, скучной, свершившейся, лузеры – соблазнительному «а если бы», но у меня вот здесь, – вскидывает ребро свободной ладони к горлу, – хроническая романтика проигранной войны! А может, мне просто попала вожжа под хвост, может, меня съела эмпатия! Убивать за блестящую ветошь – окей, дух времени, дикарская мораль, печать терруара, хотя всё равно пошловато, но пытать пленных, выясняя, под какой пальмой они зарыли столовое серебро… Конечно, я изошёл на гуано! Мы с тобой очень похожи, мои ближайшие предки занимались в здешних широтах примерно тем же, у меня самого ни тормозов, ни морали, у меня вот так, – щёлкает пальцами, – отключается мозг и способность к состраданию, и когда мне рассказывают о плебейских, унизительных, скотобойных истязаниях, я воображаю себя и с той, и с другой стороны, поэтому… Очень может быть, что я ненавижу в тебе себя, и делаю с тобой худшее, что мог бы сделать с собой – перекрываю тебе выход.

Кулак, по-прежнему сгребающий влажную от пота рубашку приятеля, упирается тому в основание шеи. Сердце стучит тяжело, но вдохи глубоки и полны озона. Он кривит рот:

– Последняя банальность тоже имеет все шансы оказаться неправдой, верней, не исчерпывающей правдой.

Тёмные, истончённые веки вновь полуопущенны, губы тронуты улыбкой мечтательной и почти умиротворённой, но, когда любимый враг отвечает, в голосе его – больше, чем страсть, больше, чем бешенство:

– Я всё равно прорвусь.

– Через мой труп.

– Через твой труп. У меня флотилия. Как бы ни били твои пушки, мы тебя разнесём раньше, чем ты нас. Я увижу, как палуба раскрошится под твоими ногами.

– Вообще я рассчитывал нырнуть в сенот и всплыть в мире духов, – вздёрнутые брови, гравюрно заносчивая линия выдвинутой челюсти, «праздник для глаз». – Но так тоже можно. В конце концов, хотя личные привязки разбросаны поодаль, да и ты не ограничен здешними берегами, меня всегда царапала эта локация, – проскальзывает усмешка самоироничная, – и я мог бы предъявить доказательства, если бы ты в них нуждался. Ладно. Пока догорит, пока уляжется водоворот, пока сообразите, как пройти по судоходному бутылочному горлу при новых особенностях дна, как раз подоспеют мои опоздуны.

– Нет у тебя своих! – заходится любимый враг, опять его встряхивая. – Но ведь я и через них пробьюсь. Есть у меня… Ноу-хау.

– Ну да, взрывоопасная пустышка, – он закатывает глаза. – Фигеть ты оригинален.

– Взрывоопасная пустышка… – приятель прыскает по-болотному. – Ты обзываешься или знакомишься? Или оптом? Стой… Почему ты такой спокойный? Почему я всё ещё вижу тебя на капитанском мостике, хотя палубу разнесло под твоими ногами, меня не сцапали, моя флотилия проседает под грузом блестящей ветоши, и ветер попутный? – нотки истерики: – Почему ты такой довольный?

– Я очень. За тебя. Рад.

Мрачноватая ухмылка, приставшая к морде, не ощущается как располагающая, но её, во-первых, никуда не денешь, во-вторых, ему нравится.