Басти Родригез-Иньюригарро - Пограничная зона

Гусеница отрывает от майки ленту. Произносит без запала, будто включает звуковую дорожку:

– А я гадаю, чем тебя контузило. Отрезал себя от всякой выгоды. Поэтапно. То есть, на состояние аффекта не спишешь. Выжимаешь отсюда одну отраву. Окей, пограничный туман и горючее – как ни назови: одну отраву. Остальное бросаешь на пороге как реквизит в гримёрке. Кому рассказать – не поверят. Пожалуй, мой не слишком благоверный поверил бы, а больше никто. Впрочем, некого шокировать… Умела бы стирать память – вот тогда бы оторвалась. Слушай, на что ты живёшь?

Неприличный вопрос. Недопустимый. В контексте пассажа – закидывающий крючки за пределы капсулы. Она бы ещё спросила, куда он уходит, покидая безвоздушные замки, и на какие звуковые волны, кроме позывных, откликается.

Хороший вопрос. В том смысле, что он сам не знает ответа.

Неслучайный вопрос. Не кажется случайным. Блеснул вершиной айсберга, а под водой – тонны… Чего?

Он молча поднимает брови. Гусеница извиняется с неожиданным жаром:

– Я не хотела. Вырвалось.

Он меняет тему, верней, заходит с другого фланга. Заткнуться не получается: накатило, разверзлись хляби небесные, отворились авгиевы конюшни.

Говорит, что гусеница придерживается невысокого мнения о болотце, но публика верхних ярусов вообще не удостоена мнения. Исключения есть: их можно пересчитать по пальцам. Одной руки не хватит, но двух – более чем. Трясина расползлась и взбаламутилась сама по себе, и столь же неподконтрольно впиталась в грунт. Незабвенное шаблонное угробище, как ни странно, узрело суть: «болотце уже не то». Зато безвоздушными замками гусеница дирижирует виртуозно, лепит из них что попало, ибо месиво податливо.

Зачем он опять поминает ошмётки болотца, а следом некомплиментарно проезжается по верхним ярусам? Это садизм или беспечность? Беспечный садизм.

Лучше не смотреть на гусеничные пальцы: теперь она связывает ленты в петли. Не смотреть, не читать в ломанной пластике ужас бессилия, готовый переродиться в нападение. Не думать о ливнях нейтральной полосы: это неуместно, да и просто стрёмно. Ещё бы не стрёмно: каждый узел напоминает о царевне-лягушке, которая не лягушка и не царевна.

– Блин, – гусеница бросает агрессивное рукоделие. – Я опять похожа на ночную версию савана за авторством Пенелопы.

Он не сдерживает смешок и закуривает.

Может, пора озвучить, что если его понесёт в трясину, это будет какая-нибудь альтернативная топь – не та, что исхожена вдоль и поперёк? Произнести, что его держит обещание, не данное с особой жестокостью – своего рода последнее милосердие к страшным сказкам, расцвечивающим нейтральные полосы и сумеречные пейзажи на подступах к пограничью?

Но он молчит, ибо уверен, что ненавязчивые гусеничные срывы, припадки тлетворной ревности, рокировки причин и следствий, осознанно предвзятый поиск виновных и намеренная подмена страха перед невозвращением из-за черты пошленьким кошмаром болотного рецидива – всё это не имеет к нему отношения: хозяйка безвоздушных замков мучается из-за того, из-за чего мучаться поздно, и никакой реванш не освободит её, как никакое фиаско не добьёт.

Гусеница уходит переодеваться, а он думает, что эмоциональная путаница на предмет его и не его взаимодействия с не полностью разложившемся органическим веществом сработала как прививка. По остальным пунктам не придерёшься: гусеница не сравнивает, не подгоняет второго любовника под привычные лекала, не досадует на неизбежные несоответствия – короче, не оправдывает ожиданий. «Конечно, ритм, раскачивающий верхние ярусы, изменился. В чём я должна разочароваться? Иначе и быть не могло: ты ведь совсем другой. Не лучше, не хуже. Похожий как брат – порой до смешного. Но другой. Вот если бы атмосфера осталась прежней – тогда я решила бы, что схожу с ума. А если бы я сошла с ума… То закидала бы тебя императивами, которые ты так нежно любишь. Если бы я закидала тебя императивами… Ты бы отбросил экзистенциальные сомнения и проиллюстрировал на пальцах все десять миллионов отличий между тобой и предсмертно влюблённым. Можно я закончу упражняться в сослагательном наклонении?».

– А ведь что-то тебя пробило на поток сознания на полной, по твоим меркам, громкости, – говорит гусеница, вползая с пола на табурет уверенным волнообразным движением. – Куда-то ты вёл.

– И довёл, – фыркает он.

Собеседница словно не шкурку сменила, а откатила ласкающую взгляд систему к до-разодранной версии. Матовый уголь джегинсов, жидкий базальт водолазки без рукавов – лаконичный шик, раздетость без обнажения – начинают казаться униформой. Впрочем, почему «казаться»?

– Только неизвестно, кого довёл основательней. Так на какие рифы тебя несло?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

роковая женщина (фр.)

прекрасная дама, не знающая милосердия (фр.)

Ave – Радуйся, Pater Noster – Отче Наш. Дополнительное чтение молитв – мягкий вариант епитимьи, налагаемой на кающегося.

зеркало (исп.)

одиночество, пустынная местность, тоска по кому-либо (исп.)

запись (англ.)

балы жертв (фр.)