Басти Родригез-Иньюригарро - Пограничная зона

– Ты знаешь… – шепчут бескровные губы. – Ты знаешь, что дальше. Несколько эскапад – удачная гонка за ветошью… А потом неподвижность, вата, дрязги, безвыходность, – визг: – Я неплохо устроюсь! Женюсь! По расчёту! Я бы почуял, если бы мне выжрали сердце… Переживу сам себя! Разъемся! Допьюсь не до пограничья, но до цирроза, от которого и сдохну! – крик ужаса: – Стану похож на исторические рожи!

– Ну нет, – он проводит пальцами по скульптурному профилю. – Это уже слишком. В какой энциклопедии для юношества ты набрался таких кошмаров?

– Сволочь! – вопит любимый враг. – Один выстрел между глаз – и я персонаж манги, а не энциклопедии! Один выстрел! Что, не для меня твои пули распустились?

Теперь его ухмылка не претендует на симметрию, голова непроизвольно откидывается, но он возвращает её на место:

– Распустились… Откуда ты вылез с такими формулировками?

Визави безошибочно идентифицирует взгляд мимо и орёт в пространство, наугад:

– Ну привет!

Не то чтоб разряжает обстановку, но поднимает градус запертого в грудных клетках хохота на новый уровень.

Он фокусируется на приятеле, выдыхает:

– Мои пули – может и для тебя… Поверь, искушение адово, – смотрит на пляшущие вдалеке световые плети. – Но не в этот раз, не в этом бреду.

– В другом бреду я тупо возьму тебя в плен, – бурчит кандидат в персонажи энциклопедии, теряя надежду.

– Разбежался…

– Или ты меня, я уже на всё согласен, – оживляется: – Ты помутнел. В хорошем ключе. Что-то с тобой обалденно не так… Что ты там удумал, на своём капитанском мостике?

– А видишь несметные молнии в устье реки?

Визави солидарно мутнеет. Воздух густеет, клубится вокруг макушек. Запашок антинаучной движухи щекочет ноздри, тонизирует.

Со стороны он считает себя игроком и позёром. Изнутри – ложится на ветер:

– Пара напетых фраз на языке йоруба… И одна из них тебя догонит.

Стоящий напротив как подкошенный падает навстречу. Объятие отмечает секунду, когда пограничная зона взбалтывается до живой мглы.

– Надеюсь, ты всплывёшь в мире духов.

– А куда я денусь.

Они падают в лихорадочно дождливую ночь, в бархатные лианы пыли, в расщелину между стеной и пианино, которое диван, но взболтанный мир ещё подвижен, тёмен, насыщенно безмолвен.

– Ну ты пижон, – шепчет компаньон по вылазкам за черту. – Пара напетых фраз, и не на каком-нибудь ацтекском наречии, что было бы канонично, а прям на йоруба… Это кого ж ты так удачно… ассимилировал?

– Давно и неправда, – губы обмётаны стрёмной отрадой, тайным жаром, подспудной горечью. – Но в морской бой ты, наверное, круто играешь.

Они отключаются, так и не успев засмеяться.

Выход из пост-пограничного беспамятства всякий раз несёт триумфальное изумление с привкусом разочарования. Или досаду с привкусом победы. Пропорции опциональны, суть неизменна.

– Офигеть! – блажит голос сверху. – Два по цене одного!

Тембр он не узнаёт, но думается о собаках, надрывающих глотки с целью оповестить хозяев о взятом следе. Неприятно. Ни для кого не лестно. Совершенно не важно.

Боль спит в онемевших пальцах и взрывается, стоит разжать кулак. Вдохнув сквозь зубы, приятель тоже его отпускает. Они распадаются и на источник шума смотрят из положения полулежачего.

Не худший сюрприз для едва вернувшегося. По спинке дивана стелется фатальная находка незадачливого шпиона, взъерошенный обладатель преступно детского личика и уникального псевдонима. Таращится восторженно, словно не он только что проорал то, что он проорал. По видимости, оперативно ныряет в эру, к коей отсылают его позывные – как он её себе представляет. Держит в руке литровый пакет вишнёвого сока – прочие припасы на локации уже нашёл и перевёл, не иначе. Щебечет, понизив децибелы:

– А я всё думаю, почему диван вопит на два голоса?

– Это уже что-то из Стругацких, – бормочет любимый враг, прикрывая глаза ладонью.

– Из откуда? – переспрашивает находка для шпиона, свисая со спинки и прицельно сползая в расщелину.

Он смотрит на обладателя уникального псевдонима с подозрением, обидной нежностью и завистью на грани умиления, но приятель категоричен:

– Даже не пытайся. Сейчас. Вылезем.

Про следующие часы он чётко помнит одно: давление безжалостно падает. Остальное проступает из хмари слайдами. Меняется болотная локация, но компаньон по вылазкам и полусветский хроникёр никуда не деваются. Пакет сока, как ни странно, тоже не исчезает из поля зрения, но внимание переключается на пойло с градусом повыше, которое пока не входит в его постоянный набор: он хлещет трофейное горючее как панацею против анемического холода и рухнувшего давления – до пристрастия и распознавания оттенков пара месяцев – и в некий момент грабит находку для шпиона, ударившись в примитивную миксологию.

– С ромом было бы лучше, – замечает любимый враг с каменной рожей. – Но сейчас у меня во фляжке булькает то же самое.

– О времена, о нравы.

Кто-то говорит, что разбавлять X.O. из тетрапака – кощунство.

– Что б вы понимали… – фыркает приятель и смотрит стакан на свет. – Вишня превращает брэнди в вино, так что это… – щёлкает пальцами: – Мне нужно слово!

– Пресуществление, – подсказывает он.

– Ну вот, я ж говорю, все как один…

Ухмылка блуждает, переползая с лица на лицо. Запертый, перебродивший смех поднимается к гортани. Волосы трепещут на сквозняке. Боковое зрение ловит абрис, которого только что рядом не было, и с мрачным азартом, с мерцающей яростью, со всем пылом затяжного отчаяния голос, которого никто другой не слышит, произносит:

– Отчаливай.

Что он и делает.

– По второму кругу за ночь. Такого ещё не бывало.

Бог знает какими путями любимый враг увязывается за ним.

Нет ни просёлочной дороги, ни солнца, ни лужи, но в разрывах туч плывут звёздные кляксы, пурпур горизонта прошит грозовым золотом. В нескольких метрах от мангровых корней, на которых парочка ходоков за черту лежит пьяным валетом, плещется озеро. Шипящие, стрекочущие, глухо рычащие берега темны и безлюдны. Механическое перемещение тел в пространстве в эти широты не занесёт.

– Интересно, а рассвет будет?

– Откуда бы ему взяться, – бездумно отзывается он.

Лица своего приятеля он не видит, но слышит, что тот улыбается.

Берег подтоплен, податлив, зыбок. Корни покачиваются в такт набегающим волнам. Забывшись, он напевает вполголоса. На английском. Выдаёт и куплет, и припев композиции, не вошедшей ни в один из студийных альбомов The Doors, отлетевшей в атмосферу живой и сырой – со сцены.

– Надо же. Разрыв шаблона, – любимый враг приподнимается на локтях, когда он затихает.