Игорь Петров - Свисс хаус, или В начале месяца августа

Почему я не захожу к Эмили? Потому что я постепенно стал просто ненавидеть эту присущую им всем манеру набычившись смотреть в пол, бубнить себе что-то под нос, прятать глаза и увиливать от обсуждения самого главного. Это вообще типично для всех этих фрибургских провинциалов, молящихся на свой дурацкий Молезон так, словно это не кусок скальной породы, а священная гора Фудзи. Это оскорбительно! Да наплевать мне, понимаешь? Огонь усиливает гудение и приобретает фиолетовый оттенок, кот спокойно спит, свернувшись калачиком, словно ничего такого вокруг не происходит. Наплевать! Оскорбительно получить письмо от прокурора. Оскорбительно узнать, что с тобой даже не посчитали нужным поговорить, а сразу отправились к правоохранительным органам. По совершенно непонятной причине! Без повода! Ты куда-то совсем не туда заехал! Очень даже туда. В те самые края, где предано все то, что делает нас людьми, то, что делает отношения между людьми – человеческими! Вот и все!

И знаешь что? Это уже начинает надоедать! Девушки в наше время стали сильными и самостоятельными, даже в сериалах их ставят в центр, делают главными героями. Но потом им там, как и полагается главным героям, порой очень достается, им даже, о боже мой, теперь можно подойти и просто дать по шее! А что? Равноправие – так уж во всем! Поэтому когда Анна-Мари соизволит вновь объявиться, она должна будет мне как минимум один откровенный разговор. Что с ней произошло? Что я сделал не так! Я не знаю, какой в этом толк и будет ли от такого разговора хоть какая-то польза, но одно я знаю точно – за ней должок! Острый огонь сорвался и погас. Мать еще раз вытирает передником глаза. Ее атака отбита, рёшти съедено. Несмотря на жару, картошка с яичницей в традиционной сковородочке с длинной ручкой на деревянной подставке оказалась куда как хороша. Спасибо!

Андреас вытирает рот салфеткой и кладет, сложив ее вчетверо, на стол рядом с пустой бутылкой вина. Сейчас все равно самая жара, а чуть позже я возьму отцовский СЛК и съезжу, так и быть, в гости к этой самой Эмили. Ключи в комоде в прихожей, средний ящик, пойди отдохни пока к вам в комнату, я уберусь и закину посуду в машинку. К нам в комнату! Она до сих пор говорит «к нам», хотя Максимилиана давно тут нет! Она до сих пор не может смириться. Спасибо! Андреас еще раз произносит слова благодарности и встает из-за стола. Он знает, о каком комоде идет речь. Неожиданно он вспомнил прошлое лето, которое выдалось не таким жарким, как в этом году. Их пригласили на какую-то не то вечеринку, не то вернисаж в башню «Прайм Тауэр», где должны были выступать или Майк Мюллер, или дуэт Урсус и Надежкин. Да не все ли равно, в конце-то концов! Клоуны они и есть клоуны! Но Анна-Мари сказала, что она непременно хочет увидеть башню изнутри.

Прием проходил в огромном, на весь этаж, помещении. Вокруг по замысловатым траекториям перемещались разные люди, мужчины и женщины, молодые и старые, был даже председатель партии «Зеленых либералов», но сегодня, спустя год с лишним, Андреас уже в этом не уверен. Разумеется, никаких знаменитостей там не оказалось. Лофт ослеплял сталью и стеклом, деревянные полки теплого цвета по левой дальней стене образовывали природный контрапункт к общему техностилю, кульминацией же и основным центром притяжения был комод в стиле бернского барокко. Датировался этот объект примерно концом восемнадцатого века: массивное ореховое дерево желто-бежевого тона с медными накладками, изображающими растительный орнамент и со вставками из сливового дерева.

Ни Андреас, ни Анна-Мари не могли знать ничего подобного, задачу рассказать им об этом взял на себя молодой человек в рваных джинсах, с густой бородой и выбритыми висками. Говорил он на базельском диалекте, который почти не отличался от письменного языка, но потом он перешел на французский. Андреас впервые столкнулся с французским, когда ему было примерно четырнадцать. Мысли путались! От вина, наверное! Отец сказал, что болтаться три летних месяца без школы, дела и домашних заданий есть занятие недостойное настоящего человека, и отправил Андреаса под Мартини убирать абрикосы. Вставать приходилось в пять утра, есть на завтрак рёшти со свиным салом, а потом убирать абрикосы, а еще косить траву, колоть дрова и работать в лесу на уборке валежника. Жена хозяина была родом из Женевы. Однажды она предложила ему и еще паре школьников учить по вечерам французский язык.

За несколько недель Андреас научился отвечать на элементарные вопросы. Но потом опять началась школа, все то, что он сумел усвоить с грехом пополам, немедленно улетучилось, в памяти же осталась одна лишь невесть откуда взявшаяся фраза «же не манж па сис жур». Молодой человек меж тем взял Анну-Мари под руку. Андреас не ревновал, потому что хозяин вечеринки был голубым до мозга костей и корней волос. Анна-Мари нацелила на стоящий в центре комод свою камеру и сделала несколько снимков. Молодой человек выхватил с проплывавшего мимо подноса два бокала с рубиново просвечивающим на солнце вином и повел ее смотреть выставку, которая состояла из цветных фотографий африканцев с ничего не говорящими глазами и лицами.

Добыв себе бокал вина, Андреас подошел к огромному панорамному окну и несколько минут, не отрываясь, смотрел на переплетение стальных путей, на красно-белые поезда, исчезающие под крышей вокзала и на бетонную дугу виадука «Лётциграбен». С высоты все вместе это напоминало игрушечную модель от «Мерклин». Когда-то Андреас мечтал, как он будет клеить маленькие пластиковые домики и переключать игрушечные стрелки! Но потом отец сказал, что такими моделями нужно заниматься не жалея сил и времени. Андреас засомневался и больше об игрушечной железной дороге не вспоминал. Затем кто-то начал стучать железом по стеклу. Гудение разговоров затихло, молодой человек с пучком волос произнес речь на французском языке, указывая бокалом на фотографии африканцев. Андреас ничего не понял, разобрав лишь два слова: «стыд» и «потребление». Речь закончилась, все похлопали, Анна-Мари вынырнула из-за спин, поставила пустой бокал на поднос, который опять как нельзя кстати проплывал мимо, и сказала, что делать здесь больше нечего. День завершился в баре ресторана «Обсерватория Урания». Вид на город оттуда был куда более романтичным. Затем они поехали домой.

Андреас осторожно выдвинул один ящик комода, потом второй. Кот сидел у ног, сначала он вылизывал себе хвост и бока, затем беззвучно смотрел внутрь себя, наклонив голову. Ящики и сейчас полны выцветшими бумажками, кассовыми чеками, цифры на которых уже почти не читались, и газетными вырезками с едва различимыми буквами, а еще высохшими шариковыми ручками, глянцевыми флаерами с рекламой суши и пиццы, вековой давности акцизными наклейками для мусорных мешков, пальчиковыми батарейками, просроченными дебетовыми карточками, шнурами от мобильных телефонов и официальными письмами на серых бланках с гербом кантона. В первом ящике ключей от СЛК не было, они оказались во втором. Ключи были завернуты в помутневший полиэтилен вместе с допуском и техпаспортом. Андреас вытащил пакет, развернул его наполовину, посмотрел на просвет, кот вскочил на ноги и вопросительно дернул хвостом. Это тебе не экспонат и не перформанс. Спутать ни с чем невозможно. В подвал кот спускаться не хотел, а запрыгивать на ступеньки не хватало сил. Андреас подхватил его одной рукой и шагнул вверх, с ключами от машины в другой руке, но сначала не в «их» комнату, а еще выше, в «зал для хобби» под крышей. Дверь была закрыта, но не заперта.