Елена Тара - «Крутится-вертится шар голубой»

– С тобой очень интересно, – призналась Соня.

– С тобой тоже, – улыбнулся Герасим. – Ты любознательная. Женщины редко интересуются такими вещами. Ты, наверное, много читаешь?

– Да, я люблю читать. У нас дома есть книги – немного, но зато все интересные. Если хочешь, дам почитать.

– С удовольствием, – согласился Герасим.

Соня еще долго перебирала в памяти обрывки этой беседы. Никто из ее сверстников не смог бы разговаривать на такие темы. С ребятами из класса можно было поболтать о фильме, который показывали в кинематографе, обсудить школьные события, планы на выходные. Герасим же знал так много и так интересно рассказывал! При этом он разговаривал с ней, как с равной, не делая скидку на ее возраст. И ей льстило внимание взрослого мужчины, так не похожего на ее прежних друзей.

Люба наблюдала в окно, как Соня с Герасимом развешивали белье, как вместе шли к дому, а после стояли у крыльца, о чем-то разговаривая. Затем дочь забрала корзину и вошла в дом. Герасим еще какое-то время потоптался у крыльца и направился к себе. Муж рассказывал, что познакомил Соню с новым помощником, поведал о своих наблюдениях. После этого мать и сама стала замечать, что Герасим часто попадается ей на глаза, но не относилась к этому серьёзно. Во-первых, он живет в соседнем доме, снимает угол у Тони, кассирши из кинотеатра, – вот и ходит по их двору. Во-вторых, Соня только школу окончила, у нее другие планы – на будущий год опять поступать поедет. И в-третьих, этот человек намного старше их дочери, какой ему интерес с девчонкой связываться. Но сегодняшние наблюдения заставили Любовь Григорьевну призадуматься.

А Соня и Герасим с того дня уже не просто кивали друг другу при встрече, а иногда, когда ни тот, ни другой никуда не спешили, останавливались и разговаривали. Соня, как и обещала, давала ему книги, что служило пищей для новых бесед.

Прошло без малого два месяца, как Герасим начал работать у Фарбера в мастерской. Соломон заканчивал последние заказы и потихоньку распродавал остатки материалов. Он был доволен, что напоследок ему попался такой хороший помощник – трудолюбивый, работает споро, табак не курит – перекуры не устраивает, брака в работе не допускает, перепроверять за ним не надо. Да и мужик вроде нормальный, правильный. Ну и что ж, что ссыльный. В их краю, куда пальцем ни ткни – всюду ссыльные. Места здесь такие, северные.

За что Герасима сослали, Соломон толком не знал, с лишними вопросами не лез. Сказал – политический, значит, властям где-то дорогу перешел. Но сейчас никаких грехов за ним не замечается. Да и Герасим не был расположен к откровениям. С Фарбером он держался почтительно, разговоры вел исключительно по работе – как лучше деталь изладить, как правильнее обивку раскроить, куда заказ доставить. Порой он уходил в себя и сидел отрешенно, погруженный в известные лишь ему одному мысли.

Как-то днем к Фарберу заявился посетитель. Он вальяжно разгуливал по мастерской, бесцеремонно, по-хозяйски заглядывал в каждый угол. Герасим, не переставая набивать плюш на каркас кресла, поднял голову и вопросительно посмотрел на Соломона, который следовал за посетителем по пятам. Тот развел руками и обреченно повесил голову.

– Это большой человек, – украдкой шепнул он Герасиму, проходя мимо.

«Большой человек», тем временем, остановился у ящика, куда складывали обрезки досок, ещё пригодных для изготовления мелких изделий, и принялся в нем копаться. Перебирая материал, он хмурил лоб, и лицо выражало высшую степень недовольства. Наконец, взгляд его просветлел, и он вытащил на свет гладко оструганную широкую доску мореного дуба. Повертев ее в руках и придирчиво осмотрев со всех сторон, посетитель сунул доску Соломону.

– Вот, держи, сделаешь мне полочку, как у Порфирия Степаныча, – безапелляционно заявил он. – Видел у него твою работу в прихожей, когда давеча гостевал с супругой. И смотри, чтобы резьба была не только поверху, как у него, но и с двух сторон по боковинам.

Соломон безропотно кивал головой на каждое слово. Тем временем «большой человек» вытащил из кармана носовой платок, брезгливо отер им ладони и широким шагом направился к выходу. Соломон едва поспевал за ним, не выпуская из рук дубовую доску. У дверей посетитель чуть задержался и бросил через плечо:

– Смотри, не тяни, завтра к вечеру пусть твой человек доставит.

– Не сомневайтесь, Егор Петрович, изготовим в лучшем виде, – в полупоклоне склонился мастер.

Плотно затворив за посетителем дверь, Соломон расслабился и в сердцах сплюнул на пол. Герасим по-прежнему не отводил от него взгляд, но молчал.

– Что смотришь? – в сердцах бросил Фарбер. – Это второй заместитель начальника управления коммунального хозяйства.

– Ну и что, – неожиданно зло произнес Герасим. – Кто бы он ни был, он не имеет право разговаривать с вами столь непочтительно. Почему он вел себя, словно все здесь принадлежит ему? К тому же, если он сделал заказ, надо было выписать квитанцию, взять предоплату за материалы. Мы же всегда так делаем.

– Ты что! – замахал руками Соломон, – Какая квитанция, какая предоплата! Да если он захочет, мне такие проблемы сделают – себе дороже с начальниками связываться…., – и осекся под тяжелым взглядом своего помощника.

Герасим отложил молоток, сурово сдвинул брови и враждебно посмотрел на дверь, за которой только что скрылся незваный гость. Таким его Фарбер еще не видел.

– Соломон Моисеевич, – тихо, едва сдерживая закипающий гнев, заговорил он, – Вы – трудовой человек, который своими руками делает нужные вещи. Посмотрите, – Герасим обвел рукой помещение, – все, что здесь находится, создано вами, вашим трудом, куплено на ваши деньги. Вы приносите пользу людям, производите полезный общественный продукт. Вы – здесь хозяин и имеете полное право всем распоряжаться. Почему вы позволяете этому…., – Герасим замешкался, подбирая слова, а затем просто махнул рукой на дверь, – командовать в вашей мастерской? Какова его роль в обществе? Что полезного создал он в своей жизни? Строчил распоряжения и отчеты, бумажки из папки в папку перекладывал, с портфелем по городу разгуливал?

Соломон испуганно озирался по сторонам, словно «большой человек» никуда не ушел, а притаился за верстаком и подслушивал. Как он смеет сказать что-то поперек или ослушаться начальственное лицо? Кто он перед ним? Да, у него есть и гордость, и самоуважение, но что он, бедный еврей, может сделать? В любой момент этот Егор Петрович нашлет к нему проверяющих, которые изведут придирками, стребуют десятки бумажек, найдут, к чему придраться. Работать станет некогда, исправляя выявленные недочеты, все заказы встанут. Лучше пять минут потерпеть и сколотить эту чертову полку, чем потом терпеть убытки.