Михаил Дорошенко - Сны о России

– Как же вы в Пятигорске оказались, Иван Карлович?

– Верите ли…

– Верю-верю!

– Нет, вы мне не поверите! Меня загипнотизировали, и я весь вечер изображал свои приключения на потеху гостей. Представляете?

– Кто же вас загипнотизировал, доктор?

– Я сам – по нечаянности. Со мною бывало такое не раз и не два.

– Весь мир загипнотизирован, доктор, не так ли? Кузьма Петрович, вы, несмотря на всеобщее помешательство, здравомыслее всех здесь мне кажетесь. Как вы думаете, мы на каком-то ином свете оказались, или в нашем свете умопомрачение приключилось?

– Илья Владимирович, вы про себя забыли упомянуть. Может, вы сами помрачились? Заумствовались? Заумудрились? Вы вот возьмите лучше кусок мяса и… съешьте его. Пивом немецким запейте, да сыром голландским закусите. После сего умудренье исчезнет само по себе. Для немца, к примеру, или англичанина и лошадиная каша сгодится, а мне вот зажарьте оленя целиком да подайте с вином, так я оного съем. Чего и вам предлагаю.

– Кузьма Петрович, что вы все время о бренностях мира сего глаголете? Вы о возвышенном со мной пообщайтесь. Человечество испокон века в небо взор свой обращало.

– Да что в том проку: на луну пялиться али на звезды?

– Да не пялиться, как вы изволили выразиться, что у немцев астрономией зовется, а летать, левитировать, как те же немцы теперь говорят.

– Мне гастрономия более по душе, а касательно летания, так кто вам мешает? Подпрыгивайте и порхайте, аки воробей или ворона, а мы поглядим.

– Да как же я без крыльев полечу?

– Зачем вам крылья? Вы на зонтик взгляните: поднимается сам по себе… Браво, Илья Владимирович! Бис! Что же вы спускаетесь так скоро с потолка?

– Боязно, во-первых, с непривычки, а во-вторых, к жене вашей распутной потянуло нежданно.

– Я ценность, сударь, представляю, а другие – нет. Быть может, я – скупая рыцарина: дарить другим мне жаль себя. Завидую счастливцу, который обнимал меня.

– Не видывал, сударыня, порочней целомудрия, чем ваше. Я, пожалуй, передумал и вместо вас займусь банчком.

– Илья Владимирович, вы оставляете меня на произвол сией преобразины?

– Сия преобразина называется Протеем, а вы, сударыня, Пандорой.

– Илья Владимирович, вы не рыцарь. Вы обещание давали моей супругою заняться.

– Да стоит мне только к ней прикоснуться, как она панцирем мгновенно обрастает.

– Как черепаха-ха-ха-ха…

– Илья Владимирович, а душа? Зачем ко мне вам прикасаться? Любовное томление дает вам женская душа.

– Душа твоя, красавица, меня не привлекала ни-ког-да, лишь облики прекрасные, к несчастью.

– Илья Владимирович, вот вы уже и стихами заговорили.

– Кузьма Петрович, не вам ли супруга шпилькой рот закалывала?

– Мне, голубчик.

– Вот и молчите!

– Я Префистофель, господа.

– Префи… ктофель?

– Префистофель.

– И что?

– Ничего, ровным счетом ничего. Выпью с вами мальвазии и назад удалюсь.

– В пре… исподнюю?

– Помилуйте, вы меня с кем-то спутали! Дверь за пламенем в камине. Я оттуда.

– Что там за дверью?

– Коридор.

– Куда он ведет?

– В никуда.

– Стало быть, вы ниоткуда. Зачем к нам пожаловали?

– Побеседовать с вами, господа.

– Что-нибудь принести с того света с собой вы не могли бы, господин Префи… как там вас дальше, не помню?

– Фистофель. Мальвазию, если хотите. Огненный напиток, господа.

– Кто вы есть? Откуда родом?

– Я был никем, а стал кой-чем. Я – пребыватель, господа, от слова «пребывать», я тот, кто вечно пребывает здесь и там – во всех местах одновременно.

– Вас кто-нибудь нанял или вы сами по себе?

– Я не сам по себе, а от вас к вам явился развлечь. По контракту.

– Что-то вы, господин Префистофель, путаете. Мы вас не нанимали.

– Не нанимали, да, но желали эдакого шута: поговорить, поспорить, попенять за глупость, да свое остроумие показать.

– Ну да, свое, а ты сам нас держишь в дураках.

– Я – ваше зеркало, господа.

– Кривоватенькое из тебя зеркало получается, голубчик.

– Коли рожа кривая, так в моем зеркале красавец, а ежели сам по себе красавец, то и урод.

– Да ты нас вздумал оскорблять!

– Мне заплатили.

– Кто тебе заплатил, признавайся.

– Вы, господа, и заплатили. Своим разговором, беседой, так сказать.

– Так ты нас самих выставляешь шутами. Убирайся, откуда явился, мерзавец!

– Да, я – таков, господа. Но всех предупреждаю: не общайтесь со мной, я – мерзавец. Бесполезно, однако: всех тянет ко мне, как к удаву. Благодарю за беседу, господа. Уже ухожу.

– Господин Предиктофель, погодите.

– Я вновь к вашим услугам, господа.

– Любезный Прекартофель, давайте-ка продолжим разговор. Я проснулся однажды на дереве с дамой в обнимку. Что скажите вы на сей счет?

– Я преследовал даму однажды Она от меня на дерево, вроде как вы, в вашем сне. Я за подол ее платья схватил. Она оставила у меня платье в руке и взобралась еще выше. Висит рядом со мной, грудь выпятила, глаза прищурила и мурлычет. «Дай руку, – говорит мне, – жизнь моя!» Я прыгнул на нее, господа, как леопард. Очнулся под деревом в обнимку со свиньей, но не с простой, а с… необыкновенной! В одном копыте у нее был бокал, а в другом – блюдце с бисером. Перед нею стояло зеркало, и она в него смотрелась.

– Ну и заврался же ты, голубчик. Полагаю, такого не бывает даже там у вас… незнамо где.

– Я специально рассказал такое, чтобы меня было чем попенять. Ежели у вас на деревьях дамы развешаны, как вы изволили мне заявить, то у нас в салоне на потолке кавалеры располагаются с дамами и там соответствуют друг другу.

– В каком салоне, Префистофель?

– Безо всякого был места пребывания салон.

– Скажи-ка, милый Предистофель, а что о нашем свете говорят на вашем свете, так сказать?

– Наш свет на вашем свете, господа, но вы его не замечаете – подчас. Я огненного ангела сподобился увидеть по пути из Петербурга в Пятигорск. Он обернулся и превратился в оборванца с зеркалом овальным на спине.

– Какой же это ангел, ежели в зеркале солнце отражалось. Вы – мошенник, милейший, и самозванец к тому же.

– Я – да! Но не само-, а вами званный.

– В ваших историях слишком много зеркал, господин Префистофель.

– Разбить прикажите все зеркала или казаться перестать велите? Я – развлекатель, господа, я развлекаю вас, а вы – меня. Быть может, город создан вместе с вами – для развлечения меня.

– Весь мир для каждого, пожалуй, создан человека. Не так ли, Префистофель?

– Для каждого в отдельности, но все миры друг в друга вставлены искусно – так, что не видно швов.

– В вашем случае, любезный Префистофель, допущена условность.

– Какая же?

– Камин, огонь и все такое прочее.

– Помилуйте, там за огнем устроенная вами дверь. Я – лишь актер-импровизатор. Кривое зеркало вашей беседы, господа. Если всему необходимо объясненье.