Михаил Дорошенко - Сны о России

– Илья Владимирович, вы лучше взгляните в Умную Книгу.

– Да ничего в этой книге и нету, пустые страницы. Одна белизна.

– В том-то и дело, что умная. Кто поумней, тот и в белизне провидит, а кто поглупей, вроде меня, так тот и по писаному не прочтет.

– Позвольте! Действительно, вижу: туман, господа, а в тумане – камин и в огне ледяного Гермеса. От него и исходит туман.

– Вы, я вижу, не дурак, а я ничего различить не могу. Мне, чтоб Истину увидеть, необходимо отхлебнуть хорошенько бургундского. Я тогда сквозь стены начинаю прозревать – через позорную трубу. Прелюбопытнейшее зрелище открывается порой. Нашу с вами прелюбезнейшую Гефестину со всеми, с кем ни попадя, к примеру, наблюдаю по утрам.

– Что это вы свою супругу кузнецким именем называете?

– Потому как всякая женщина – кузнец своему счастью.

– У вас обстановка в гостиной под стать вашим шуткам сегодня.

– Да вы же в клубе, а не у нас в гостях.

– Вы, может быть, и в клубе, а я так у вас в гостях. Вы обратите внимание лучше на статую, там у стены. Рыцарь на крылатом щите, а на плечах у него амазонка.

– Чистое золото! Ценный статуй!

– Да не в этом дело, что золотая, хотя и это достаточно странно. Вы на сюжет обратите внимание. Верхом на мужчине – верх неприличия!

– Помилуйте, Илья Владимирович, не вы ли со мною не далее как вчера вытворяли такое…

– Да вы в своем уме, Вера Никитична? Нет, такого не может быть. Женщины так себя не ведут!

– Как себя не ведут? Как на статуе?

– Я сегодня определенно в аду нахожусь. Ничего не пойму, что происходит? Кузьма Петрович, угомоните супругу. Не вызывать же мне ее на дуэль! Что происходит, объясните?

– Прелюбодействовать вам ничего не мешало, а как отвечать, так не нравится.

– Что же это – я умер или мне снится?

– Может, вы, Илья Владимирович, и умерли, а я так живая. Взгляните.

– Вера Никитична, да что же вы юбку при всех задираете, словно кокотка французская?

– Мадам Дез Эспань! Это я в рифму. Смотрите: никто не конфузится, вы лишь одни, а неделю назад…

– Вера Никитична, умоляю, молчите!

– Компрометантнейшая особа эта Вера Никитична.

– Совершенно с вами согласен, Егор Петрович, милый.

– С чем вы согласны, милейший… забыл, как по имени-отчеству?

– Как забыли? Почему забыли? Сто лет с вами знакомы, и вы меня звать как забыли?

– Я человек без прошлого, живу настоящим. Вот сейчас пойду и ущипну Веру… забыл, как по отчеству, ежели по пути не забуду, зачем подошел.

– Не рекомендую! Под кожей панцирь у нее – пальцы насадите.

– Не впервой, а, впрочем, что именно вы не рекомендуете? Уже позабыл.

– Каллистрат Тимофеевич, а вы на чем свихнулись?

– На шахматах, милостивый государь. Я – шахматный рыцарь. Мною кто-то играет, да и всеми остальными тоже. Мы, знаете ли, проваливаемся в шахматную преисподнюю. Я сейчас тоже провалюсь. Вы отвернитесь, а я провалюсь.

– Кузьма Петрович, вы обратите внимание на Василия Евграфьевича. Я нарочно за ним наблюдаю. Он уже полсотни рюмок коньяка выпил, да несколько ведер вина, двух баранов употребил и трех поросят, да закусок, да дичи. Столько всего, что и две дюжины гусаров не съедят – вместе с лошадьми.

– Чем же вы недовольны? Мечта-с!

– Вас не тревожит отсутствие смысла?

– В хорошей еде да в напитках французских? Помилуйте, Илья Владимирович! Утопия, можно сказать.

– Что-то с нашим городом стряслось. Умотрясенье, должно быть.

– Да, хоть и произошло, однако, не в худшую сторону. Я в присутствие стал заходить раз в неделю. Начальник от страха залезает под стол да там и скулит. Чиновники враз оживают – бокалы на стол: пьют, веселятся и даже поют.

– Что-то в веселости этой престранное есть, вы не находите? Нет, я в кошмаре!

– Да вы на машкераде, должно быть.

– Кузьма Петрович, позвольте вас спросить, а вы тогда где?

– На машкераде.

– На каком, позволю еще раз спросить?

– На машкераде жизни.

– А мне так кажется – наоборот.

– Чему именно наоборот, Илья Владимирович?

– Мне кажется то, что вас попросту нет.

– Илья Владимирович, вам не нужно Платона читать перед сном. Я вот все больше Шекспира употребляю. Водка английская так называется. Первейшее средство от сомнений.

– Да вы взгляните! На стене изразцовой изображенье богов меняется прямо-таки на глазах. Сейчас перед вами Персефона на коленях у Аида с головою Орфея в руке, а минутою раньше…

– Что вы, голубчик! Я лично вижу Семелу, пронзенную Зевсом насквозь на носу корабля Одиссея.

– Ваши фантазии переходят границы приличия.

– Это ваши фантазии, милейший. Я вам кажусь, как вы сами изволили мне заявить, и все, что мне кажется, – ваше. Не так ли?

– Господин Долговзглядов, рассудите нас, пожалуйста. Что изображено здесь на стене?

– Пседопсфейсфер, меня зовут. Прошу не перепутать с Псевдопсфейсфером, ибо «псевдо» – это некая мнимость, тогда как «пседо» означает устойчивость, закономерность и значительность. Я – тиран в своем роде, ибо не признаю никакого учения, кроме пседопсфейсферизма. В центре моего учения я сам, мои проблемы, мои взгляды. Я сам – в каком-то смысле Прометей и орел, терзающий печень свою.

– Кто же из вас, господин Псевдовзглядов, в данный момент перед нами – в большей степени – все же?

– Прометей, только что свернувший шею орлу. Иными словами, перед вами гедонист, победивший в себе аскета.

– Вам к эскулапу обратиться следует, милейший… Иван Карлович, дорогой вы мой доктор, только подумал о вас, а вы тут, как тут.

– Я всегда тук-тук-тук.

– Чем мне лечиться от напасти всеобщей, скажите?

– Какой же напасти? Вид у вас бодрый, только растерянный. Да что ж тут терять в таком изобилии?

– Разум, уважаемый Иван Карлович! Разум!

– Категория, скажу я вам, в Петербурге ненужная. В Гамбурге, разве что, или же в Риме. Лечиться советую деревенскою девкой. Бросьте вы этих жеманниц! Как сойдете с корабля, сразу принимайтесь за лечение.

– С какого корабля?

– С того самого, на котором мы с вами плывем, уважаемый Илья Владимирович. Взгляните в оконце.

– Да я же в дому был весь вечер!

– Покуда вы с Верой Никитичной развлекались, дом тронулся и поплыл.

– Весь мир тронулся, ежели даже врачи с ума посходили. Да вы посмотрите, доктор, что ваши пациенты потребляют? У Максима Григорьевича рыбка живая трепещет в бульоне, к примеру.

– Илья Владимирович, все-то вам кажется. У вас лихорадка, вы немного простужены после купанья в реке. Вера Никитична, уложите больного в постель.

– Понимаю. Я – вместо грелки…

– Убирайтесь, сударыня к черту! Коляску мне, карету! Извозчика немедля!

– Чего изволите, ваше благородие?

– Где же гостиная, милейший? Только что была, и уже нет ничего!