Михаил Дорошенко - Сны о России

– Да я перед вами стою битый час, а вы все ругаетесь с кем-то.

– Наконец, объяснение в образе простого мужика. Я был пьян, набузил, мне казалось Бог весть что! Отвези меня срочно домой, мой спаситель.

– Не изволите беспокоиться, барин. Я вас историей повеселю. В бытность мою адмиралом…

– Что ты мелешь, простолюдин? Какой из тебя адмирал? Да ты, мерзавец, в пенсне оказывается! Внешность твоя и впрямь профессорская.

– Как вы изволили заметить, внешность у меня профессорская, а сущность…

– Ежели извозчики о сущностях заговорили, то конец свету сему…

– А сущность жертвенная. Я сам себя пожертвовал народу. Из адмиральского звания в извозчики снизошел, а денег не беру – сам ссужаю тому, кто нуждается. Подобно тому, как Наполеон при Ватерлоо сдался английскому офицеру, чтобы страну избавить от себя. Я и был тем офицером. Воодушевленный примером, пошел в извозчики. Я-то сам англичанин, но возлюбил русский народ – самый несчастный на мой взгляд. Приехал в Россию, постригся в монахи и вот – человеколюбствую.

– Скажи-ка, человеколюбец, тебе не кажется, будто мы не в Петербурге находимся, а в Вавилоне каком-то?

– Петербург – самый большой город в мире. Ежели на самую окраину выехать, то можно в Москву незаметно заехать, а Москва, как известно, больше Петербурга. Ее не измерить никак.

– Да ты, я вижу, славянофилом стал, англичанин?

– До мозга костей, ваше благородие. Я коляску из-за сходства избрал с кораблем. Радость людям, потеха себе, слава императрице Елене.

– Какой такой еще Елене?

– Ныне царствующей, да и ранее тоже. Той самой, которая была, есть и будет. Я могу рассказать, как все было, к примеру…

– Остановись! Прекрати, перестань!

– Да мы уже у вашего подъезда, ваше благородие.

– Как ты дорогу нашел, негодяй? Я тебе адреса даже не дал. Признавайся, мерзавец!

– Да кто ж вас не знает, известная личность. Во всем Петербурге один лишь такой, ибо всякий человек единственный в своем роде и племени. Вас с кем-то спутать нельзя.

– Убирайся, скотина! Пшел вон, балабол! Эй, Степан, ежели и ты объявишь себя испанским королем…

– Я не король. Я – испанский посол, а вы, сеньор, – мой секретарь.

– Почему ты забыл свою роль, негодяй? Ты же дурак! Как ты с ума смог сойти, коли у тебя его не было вовсе?

– Времена меняются, ваше благородие: вы вчера были испанским послом, я – сегодня.

– Коли ты испанский король, тьфу ты, посол, скажи-ка мне, в каком городе мы находимся?

– В Пительбурге, ваше превосходительство.

– Ты, стало быть, в Петербурге, а я – в Мадриде. Французские солдаты расстреливали меня тут недавно. Я вынул из кармана томик Овидия и зачитался – забыл про расстрел. Когда спохватился, французов разбили. Искусство – спасенье всему.

– Ваше благородие, да что с вами случилось? У вас лихорадка. Я анисовой вам принесу.

– Вот ты у меня и попался! Подыгрывать вздумал, как все? Стало быть, ты тоже свихнулся. Мне тебя жаль, как и всех.

– Рад стараться, ваше благородие! Я завсегда готов того… этого, как его?

– Наконец-то слышу родные интонации. Ты мой верный слуга! Меньше всех преуспел в умствовании. Скажи-ка мне, какой у нас нынче император?

– Парламент у нас, ваше благородие.

– Боярский или босяцкий? Я-то думал, у нас все еще императрица Елена на троне.

– Императрица на орле, орел на гербе, свинья под дубом, а Вера Никитична в спальне у вас, как всегда.

– Вера Никитична, говоришь? Не удивлюсь, ничему не удивлюсь. Все возможно.

– Куда же вы пропали, милый Илья Владимирович?

– Я – испанский посол, милостивая государыня, а вы кем изволите быть?

– Да будет вам! Расшутились, словно ребенок. Вы лучше в мешок загляните, я вам врага привезла. Бейте его!

– Помилуйте, сударыня, я – посол, а не палач. Кузьма Петрович, вылезайте, я не буду вас бить. Да кто же это?

– Да это я перепутала, кота в мешке привезла. Тигра подсунул, мошенник, вместо себя.

– Что-то вы его не больно-то боитесь.

– Да он у меня ручной. Его бросаться обучили только на мужчин.

– Я, сударыня, уже не только ничему не удивлюсь, но и не побоюсь. Не запугаете. Я за сегодня уже всего насмотрелся.

– Нет, не всего. Вы на меня не смотрели сегодня.

– Сударыня, вы находитесь на территории Гишпании…

– Илья Владимирович, миленький, помилуйте, в какой же мы Испании? Вы за окошко взгляните – там снег!

– Нет, сударыня, вам, я вижу, палец в рот не клади. Полезайте-ка лучше в мешок.

– Как вы с дамой обращаетесь?

– Стенька, принеси-ка мне палку для воспитания строптивых Галатей.

– И-ль-я Владимирович, вы с ума сошли! Но я повинуюсь.

– Степан, возьми мешок с Верой Никитичной и отвези ее к мужу.

– Илья Владимирович, пожалейте! Вспомните, как вы любили меня! Я шутить более с вами не буду. Вот вы упрекали меня за золотой статуэт, а у вас самих вон какие хоромы за дверью открываются. Взгляните.

– Действительно! Раньше каморка была, а теперь анфилада. Все сошло со своих мест: и люди, и вещи, и город. Я умер, должно быть, и мне кажется все.

– Вы может, и умерли, а я-то страдаю за что?

– Вас, сударыня, попросту нет.

– Вот, вы мне не шее веревку узлом завязали, мне больно, Илья!

– С вами, инкубами, да суккубами по-другому нельзя. Эй, Степан, выбрось мерзавку с балкона в канал и сам вслед за ней отправляйся.

– Слушаюсь, ваше благородие. Долог путь в Гвадалахару…

– Коли анфилады возникли, гости вскорости будут. Поведу себя так, будто все нипочем. Сергей Ефграфьевич! Иван Карлович! Кузьма Петрович! Вера Никитична, и вы здесь, как ни в чем не бывало. Вот ведь оборотень! Я же вас, мерзавку, велел утопить.

– Фи, какой стиль! Вы изменились, Илья, и не в лучшую сторону.

– Престранная история, господа, произошла со мной по пути домой только что…

– Такого не бывает!

– Чего не бывает, доктор? Я еще ничего не сказал.

– Знаем мы вас, враль известнейший! Со мною другой истуар приключился недавно…

– Не вам ли, доктор, предписано ехать на Кавказ в действующую армию? Отправляйтесь немедля!

– Помилуйте, Илья Владимирович, мы и так в Пятигорске. За окнами горы, взгляните! Вы по пути заболели, у вас лихорадка была. Вы все позабыли.

– Послушайте, доктор, а Вера Никитична и все остальные тоже по забывчивости оказались в Пятигорске?

– Илья Владимирович, милый, мы с вами летели вдвоем.

– Мы уже с вами летаем, Вера Никитична. Верхом на метле, на крылатом козле или на муже вашем, Персее Петровиче?

– Вы все позабыли – на шаре воздушном. За нами гнались, в нас стреляли, мы тоже – в ответ.

– Вера Никитична утверждает, будто мы с нею летели вдвоем, а вы, доктор, откуда явились? Третий лишний, не так ли?

– Да, я был лишним. Вы заставили спрыгнуть меня, шалуны. Мы, к счастью, летели над морем. На меня вдруг корабль несется турецкий на всех парусах – с нимфой златой на носу. Я плыву по Евфрату, ночую в Ковчеге. В Тифлисе меня похищает невеста, мы венчаемся в храме Астарты, но она каменеет. Я бегу из тюрьмы, завернувшись в ковер. Ковер продают в Тегеране эмиру и отправляют в гарем. Я – среди гурий!