Дмитрий Кононов - Постмортем

– У тебя сразу был прекрасный старт. МГУ, куда деваться. Профессора-редакторы, журналисты, жрецы интеллектуальной прозы, вся ваша кодла с круговой порукой, вся ваша каста, куда тебе дали бесплатный билет. Ты спокоен, дружелюбен и праведен, потому что богат. Потому что делаешь любимую работу за хорошие деньги и можешь позволить себе быть спокойным, дружелюбным и праведным. А я, Рома? Я ведь на такую жизнь тоже все права имею. Мать в библиотеке работала за семнадцать тысяч – какой там МГУ. Я и ушел от этого в игры, там хотя бы все начинают развитие в равных условиях, и можно стать первым среди равных простым упорством, без жульничества и срезанных углов. И, наконец, самое главное…

Маршрутку подбросило на «лежачем полицейском», и я проснулся, едва не пропустив свою остановку. Вышел в ночной холод, под одинокий фонарь, за мной шлейфом тянулась дурнота и тягучие, неприятные воспоминания о странном сне. Двое парней в одинаковых лыжных шапочках вышли вместе со мной. Один из них принялся завязывать шнурок, а второй обратился ко мне:

– Это, земляк, сигареткой не угостишь?

– Не курю, – промямлил я, собираясь уходить.

– А, ну прости, брат, – пробормотал он и вдруг с силой толкнул меня в грудь.

Я едва не упал, раскинув руки, чтобы сохранить равновесие.

– Эй, ты чего? – крикнул я.

В этот момент второй парень ловко выхватил папку из моей руки и бросился бежать по пустынной улице. Его подельник рванул в противоположную сторону. Ничего не понимая, я стоял в одиночестве и машинально похлопывал по правому карману, где лежал мешок сухих костей и линялых шкур, набор мечты для начинающего таксидермиста, флешка с архивом Сони Дятловой.

Соня Дятлова. 20.03.2005

– Вы напоминаете мне обезьян, которые еще недавно бесновались на Площади Независимости.

Профессор произносит это беззлобно, быть может, даже с улыбкой – с задних парт не видать. Саймон пришел сюда вслед за Соней, чтобы потом проводить ее до дома, ну а у нее нет выбора – все пиарщики должны посещать спецкурс любимого декана. Вечная лекционная аудитория филфака – большая, плоская, на сотню-полторы студентов – заполнена до отказа. Спецкурс по Ветхому Завету начинается в семь вечера, многие ждут по несколько часов после пар, только бы попасть на этот уникальный, самый халявный спецкурс во всем университете: нужно просто приходить и слушать. Гардероб закрыт, многие в верхней одежде. Болтают, ждут, когда дойдет лист посещения. Профессор не то чтобы не хочет читать лекцию: он, скорее, настроен поговорить о другом. Ударяется в воспоминания о Гончарове, потом прыгает в Веймар, окрестив Гете и Шиллера молодыми засранцами. Из Германии возвращается в Израиль, но не времен Авессалома, а времен Арафата. Оттуда – в США, в эпоху Войны Судного Дня. Саймон, конечно, не слышит. Он разглядывает Соню, та оживленно обсуждает с подругой новую порцию рисунков для первой в городе поэтической газеты, которую они задумали издавать. Соня замечает взгляд Саймона, он улыбается, некоторое время созерцает дубленую спину сидящего впереди пятикурсника, пожирающего чипсы из коробки, а затем начинает изучать синюю, с наплывами краски, исписанную парту. Искусно нарисованные черной гелевой ручкой старославянские буквы складываются в «блаженны изгнанные правды ради». Ниже подпись «Шаришь. Доцент Козлов – пес». Справа несколько строк из «Демона» Лермонтова. По центру – печатными буквами «Юля – давалка». Имя «Юля» закрашено штрихом, но поверх вновь выведено красной ручкой, сбоку приписка «вам не замазать правду!».

Сонина подруга, блеклая второкурсница с рыбьими глазами и скошенным подбородком, красивыми длинными пальцами перекладывает свои рисунки в пластиковой папке и почти постоянно молчит. Зато Соня, нацепив очки, хватает одну работу за другой, восхищенным возгласам нет конца. Она фонтанирует идеями. Кажется, первый выпуск поэтической газеты превратится в альбом одного художника.

– Но о том, какое отношение все это имеет к сыновьям царя Давида, мы поговорим в следующий раз. Свободны.

Аудитория вздыхает и приходит в движение, вначале медленно, затем все быстрее, пробиваясь к единственному открытому выходу из трех.

– Саймон, пойдем в гости? Я тут человека нашла. Хорошего. Он живет рядом, – Соня прижимает к груди папку с драгоценной графикой, невыразительное лицо подруги виднеется где-то сбоку позади.

– Почему нет, пойдем. А что за человек?

– Его зовут Артур. Он очень творческий. И еще он отлично заваривает чай. И он шизофреник. Немножко. Но он лечится. Я говорила с ним. То есть не лично, мы переписывались на форуме. Но долго, вчера и сегодня утром еще.

– Ну хорошо, – с деланным равнодушием отзывается Саймон.

Идти в берлогу к незнакомому сумасшедшему не хочется, но не отпускать же девушек одних. Втроем они крадутся по университетскому району через дворы в кромешной темноте: в округе нет ни одного исправного фонаря. Иногда приходится уходить в грязь на обочине, чтобы пропустить запоздалую, слепящую фарами машину. Наконец, добираются до места. Артур живет один на первом этаже кошмарной хрущевки в обширной сдвоенной квартире, занимающей целый угол дома. Длинный, тощий, с сальными патлами и бледным лицом, он стоит на пороге, щурясь от света:

– Ты знаешь, у меня муха умерла. С лета жила. А сегодня умерла, – вместо приветствия говорит он Соне.

– У меня тоже муха умерла. Вчера. Хочешь, мы с тобой поговорим об этом? – она, не раздеваясь, бросает рюкзак на пол, берет Артура за руку и ведет его прочь от света прихожей, вглубь темной квартиры. – Мы сейчас. Поговорим, и вернемся. Вы тут сами пока, хорошо?

– Хорошо, – озадаченно бормочет Саймон, хотя ничего хорошего в ситуации он не видит.

Он остается наедине с сониной подругой в прихожей неуютного чужого дома.

– Меня Лера зовут, – неожиданно говорит она. – У меня есть пакет пряников. Будешь?

Саймон рассеянно берет пряник, в этот момент в дверь стучат. Соня возвращается в прихожую.

– Это Фокин или Танька. Или они оба. Или кто-то из их друзей. Я здесь всех наших собрала.

Не глядя в глазок и не спрашивая, она распахивает дверь, и в квартиру вваливается толстый бородатый Фокин с парой бутылок вина в руке. Вслед за ним, смущенно улыбаясь, протискивается Таня, сестра-близнец Леры: те же рыбьи глаза, тот же скошенный подбородок.

– А, ты уже тут, гигантский уродливый младенец? – пищит Таня, обнимая Соню, но обращаясь к сестре.

– Ну конечно, бледная моль. Художники не опаздывают, – наставительно замечает Лера, чуть оживившись.

– Так, ну все, все, хорош, задрали, дайте воздуха! – громыхает Фокин. – Сонька, иди сюда, дай поздороваемся, сто лет тебя не видел!

Соня нежно обнимает его за шею, Саймон чувствует себя идиотом. Платонически похлопав ее по спине, Фокин освобождается от объятий и протягивает руку: