Таня Гуревич - Принцип моей неопределённости

– Вот слова будущей рок-звезды! Твои фанаты будут польщены.

– Да нет, ну не все. Все подряд – это тупо, это неинтересно.

– В Питере не всё подряд, там классные!

– Классные – это не в России.

– Да ты, матушка, сноб! – меня всегда бесила Райкина зацикленность на иностранной музыке, мне так хотелось, чтобы она вслушалась в слова и стихи «Снайперов» – и тогда, она бы поняла… Поняла меня.

– Да, я сноб! И что ты со мной сделаешь? – тут наконец Рая рассмеялась, откинув волосы назад. Я как оленёнок замерла, зачарованная тем, как солнечный свет заполнял её всю.

Мы помолчали.

– Ну ладно. Допустим, концертами и клубами тебя не заманишь. А крыши?

– А что, в Москве с домов сняли все крыши? Сенсация-сенсация, в городе съехали абсолютно все крыши! Жители просто не просыхают! – Райка заливисто хохотала, театрально размахивая руками на манер мальчишки с газетами.

– Ну нет! В Питере совсем другие крыши! Они красивые, – я схватила её за руки, чтобы остановить это представление.

– Тоже мне. Наши крыши не хуже, – она выпуталась, но говорила уже абсолютно серьёзно. – Пойдем, я тебе покажу.

Рая повела меня чуть ли не к ближайшему подъезду, который неожиданно оказался открыт. Мы поднялись на последний девятый этаж почему-то пешком. Лестница на крышу была загорожена обыкновенной рабицей с дверью на замке. Только я собралась позлорадствовать, что её незапланированная затея сорвалась, как Рая подёргала ручку и дверь поддалась. Бесшумно мы залезли на чердак, где в дальнем углу сочно благоухал какой-то спящий бомж. Открыли люк и выбрались на крышу.

Райка торжествовала: с крыши и впрямь открывался знатный вид на Замоскворечье. Усевшись на коньке, мы закурили. Включили её плеер, поделили наушники. Молчали.

Тут заиграл трек Joan Jett:

Мы обе хорошо знали английский, значит, она прекрасно понимает слова. Меня накрыла душная волна: она знает? Заметила? Что мне сделать? Позволит ли она?

Почувствовав на себе мой взгляд, Рая посмотрела на меня. А я быстро наклонилась и поцеловала её – максимально бережно и тепло, насколько это было возможно на продуваемой ветром апрельской крыше. Через мгновение я открыла глаза, чтобы увидеть её – широко раскрытые. Она не отвечала на поцелуй, но и не противилась ему. Это длилось минуту или чуть дольше, потому что боковым зрением я заметила, что сигарета, безвольно повисшая в её руке, почти истлела на ветру.

Её губы были нежными, хоть и сильно обветренными. Лёгкими и одновременно такими мягкими, какими могут быть только очень желанные, наполненные жизнью губы. Если бы надо было описать поцелуй для того, кто ни разу не целовался, я бы сказала: прижмитесь губами к спелой вишне, почувствуйте, как в ней пульсирует яркий, горячий сок. Вы хотите выпить его, не надкусив ягоды.

Пепельный остов сигареты упал, и Рая вздрогнула, отклонившись. Кажется, в её глазах замерла слезинка, но я не успела её разглядеть – она отвернулась и встала.

– Пойдём, становится холодно.

Когда я спустилась обратно на чердак, Раи уже не было. Не было ни на лестнице, ни на улице. Похоже, она просто сбежала. Можно было позвонить ей или написать смс, но я не стала – зачем? Девушка имеет право на маленькие слабости. Убрав мобильник от соблазна подальше в рюкзак, я отправилась пешком в сторону дома. Дорога заняла час или два, точно не могу сказать. Но я проветрилась и почти пришла в себя.

Разбирая дома вещи, я увидела с десяток пропущенных вызовов от Паши и ещё штук двадцать сообщений. Он ждал меня на свидании два часа назад.

«Чёрт, я совсем забыла».

Конечно, он простил меня за этот случай. Я не особенно об этом заботилась: я была слишком увлечена своей безответной любовью к Рае, которая только усложнилась после случая на крыше. Паша напомнил о себе сам.

«Встретимся? Я больше не сержусь. Завтра сможешь? В 17 в Тоннеле»

Я пошла. Я любила Тоннель: там вкусно кормили, играла ненавязчивая музыка, а столики разделяли полупрозрачные шторы, создавая вокруг некоторую видимость приватности.

Ровно в 17 Паша уже был на месте, одно это уже значило что-то необычное. Его лицо никогда нельзя было назвать непроницаемым, и сейчас я сразу поняла, что намечается какой-то некислой важности разговор.

– У тебя кто-то есть? – вместо приветствия он сразу начал допрос.

– А у тебя?

– Нет, это не то. Как его зовут?

– Ха-ха. Какая тебе разница? Расскажи, кого ты трахнул сегодня с утра? Сашу? Надю?

– Перестань. Ты любишь кого-то.

– Чего? С каких пор тебя это заботит?

– Я люблю тебя, Аня. Всегда люблю. Остальное неважно. А ты?

– Чего я?

– Ты любишь кого-то другого.

– Паш, ты прикалываешься? Ты сам это начал. У тебя тысяча девок. У меня тоже есть свобода.

– Это не то, Аня, не то, – ему вдруг стало трудно говорить, голос скомкался, захлопнулся как глухая дверь.

Я остолбенело смотрела на Пашу: он опустил взгляд в стол, загородился скрещёнными руками, сгорбился. Он продолжил сдавленным, как жестяная банка, голосом:

– Я не могу видеть, что ты любишь кого-то ещё. Это слишком больно.

– Больно? – стыдно, но я невольно усмехнулась. Что он вообще знает о боли?

– Больно. Очень больно, – Паша посмотрел мне в глаза каким-то зелёным, утонувшим взглядом. – Я не могу.

– Тогда не буду тебя мучить, – я стала стаскивать с пальца подаренное им кольцо, но он перехватил мою руку, сжал пальцы и улыбнулся: «Оставь себе».

Кажется, теперь история нашла-таки свой логичный, хотя и нетривиальный конец. Нет, мы никогда не прекращали поддерживать контакт, списывались раз в год-два. Просто по-дружески. Пару раз по пьяни он писал мне, что никогда не отпустит и всегда будет ждать, но это была только пьяная дичь. Правда?

В школе пришлось оформить специальное разрешение на домашнее обучение. Маме я сказала, это необходимо, чтобы не тратить время на дорогу в школу и погрузиться в подготовку к экзаменам. Меня постоянно рвало, часто сил не было даже помыть голову. Ногти крошились, волосы выпадали прядями. Постоянно хотелось спать, но истощённое сознание не могло забыться, а находилось в звенящем напряжении.

Когда удавалось провалиться в сон, мне непременно снились кошмары: за мной постоянно либо кто-то гнался, либо само окружение пыталось поймать меня в ловушку и уничтожить. Я запомнила один повторяющийся сон:

Я лежу на полу своей комнаты и не могу пошевелиться. Вдруг сквозь щели паркета начинают пробиваться зелёные ростки. Их становится всё больше, сами они всё гуще. Превращаются в побеги лиан, начинают обвивать меня и заползать на стены и мебель вокруг. Постепенно комната превращается в абсолютно зелёную живую коробку, на побегах распускаются цветы – огромные, ярко-розовые лилии. Я хочу встать и сорвать цветок, но лианы начинают сжиматься вокруг меня, как удав. Они сдавливают мои ноги, руки, грудь, заползают в уши, нос и горло. Я умираю.