Наталья Родная - Больно

– Я о том и говорю – мужчина в любом настроении…

– Хватит, пожалуйста.

– Сыночка-сыночка, как ты страдаешь, – медленно проговорила она, пытаясь встретиться с ним взглядом. – Подвезёшь меня сегодня?

– Подвезу, – недовольно буркнул Боря. – Что с твоей машиной?

– Сцепление «ведёт», на СТО поставила.

– Какие термины, а раньше просто «едет-не едет».

– Пять лет за рулём, какой-никакой опыт, – быстро бросила она, сожалея о переключении на другую тему.

– Уже пять лет как папы не стало?

– Да, сынок, время летит, летит, не остановишь.

Она захлопнула дверцу машины и начала, не глядя, искать ремень, чтобы пристегнуться. Боря сел на водительское кресло, потирая ладони.

– Свежо на улице, – сказал он оживившимся тоном.

– Так и на душе должно быть свежо и легко.

– Что ты предлагаешь для этого сделать?

– Поговори с Олей, может, согласится усыновить.

– Усыновить? Ты издеваешься? Она невменяемая сейчас, куда ей чужой ребёнок?

– Послушай, она твоя жена, ты должен успокоить её, пролечить, если нужно…

– Пролечить?! Она слышать не хочет ни о каких врачах, ни о каких лекарствах. Она даже за выпиской к своему Николаю Павловичу не пошла, я сам ездил.

– И что там?

– Ничего определённого, хотя и так всё ясно, – на выдохе произнёс он, выворачивая руль влево.

– Но нельзя же так оставлять ситуацию, нельзя перестать заботиться о ней.

– Как о ней можно заботиться? Ревёт, орёт или начинает нести очередную бурду о маме, которая к ней в детстве плохо относилась. Я вот с недавних пор не такой, как она думала раньше.

– Боря, она живой человек, ты понимаешь, что она испытывает?

– А я не живой или ничего не испытываю, по-твоему?

– Ты не должен отгораживаться от неё: у вас семья, в семье по своим углам не живут.

– Угу, – затормозил он. – Ваш подъезд!

– Сыночек, береги себя!

– Хорошо, до завтра.

– А что завтра?

– Подписанный приказ следует вернуть заведующей кафедрой?

– Ты об этом…

Дверца хлопнула, капли дождя задрожали на стекле. «В дождь эта дура всегда ревёт. Как не хочется ехать!» Буксуя в мелкой ямке, он уставился в тёмное полотно за стеклом: «Из ямы выезжать не хочется, дожил!» Он въехал на обочину, остановился и набрал «Сергей Сергеевич кафедра»:

– Светочка, вечер! Как вы там?

– Ой, совсем неудобно разговаривать – голову мою, руки в пене…

Гудки. Телефон полетел на пустое сиденье рядом. «Что теперь, навсегда здесь остаться?» – он нажал на газ и по пустой дороге выехал со двора. Стоя на перекрёстке, крутил в голове только один вопрос: «Куда?», хотя точно знал направление своего движения.

В дверь лучше не звонить – пара минут без её растерянного или заплаканного лица продлевают счастливые минуты.

Из темного коридора виднелся отблеск лампочки микроволновки, отражённый стеклом кухонной двери. Свет включать тоже не хотелось – пусть уже всё будет так: темно, тихо, спокойно. «Хотя спокойствие здесь ненадолго!» – подумал он и аккуратно включил.

Никто не выходил, он заглянул в кухню: холодно, нет запахов, нет звуков, грязная тарелка с вилкой притаились у раковины, на столе открытый журнал, рядом с ним пакет разноцветных ниток. «Что за чёрт?» – прошипел он сквозь зубы и пошёл в комнаты. Постель в спальне так и осталась несобранной. В маленькой комнате на диване спала Оля – широкий открытый лоб, направленный в потолок, казался ещё выше, чёрные ресницы закрытых глаз резко выделялись на белой коже, бескровные губы сложились в блаженной полуулыбке. «Мученица, твою мать! – брякнул он по выключателю. – Будить или пусть спит, может, повезет, и она проспит до утра? Поесть я и сам, в принципе, могу, пусть лучше спит!»

Боря закрыл за собой дверь кухни, поставил чайник с твёрдым намерением исключить его свист после закипания, взял со стола журнал и стал рядом с плитой, как часовой. «Узоры, спицы, крестики, петельки, а что? Неплохо! Говорят, вязание успокаивает», – он схватил зашипевший чайник и налил воду в чашку с пакетиком, который сразу заблагоухал сладким химическим ароматом. Развернул пачку печенья, вскрытую утром, и, макая края печенюшек в чай, съел – сейчас ему не нужен ни аромат свежей выпечки, обволакивавший кухню по утрам, ни сияющее в предвкушении комплиментов лицо Оли.

Звонок в дверь. Он вскочил со стула, с трудом сдерживая рвавшиеся наружу комментарии. На пороге стояла соседка – старушка из квартиры напротив.

– Боренька, здравствуй, хочу попросить тебя, лампочка на кухне перегорела, поменять нужно, – она отвела взгляд и утёрла ладонью набежавшие слёзы.

– Нет проблем, Раиса Андреевна, что вы так? Сейчас поменяю, новая лампочка у вас есть?

– Есть, есть, – сказала она, разворачиваясь к своей двери.

– Пойдёмте.

На тёмной стене коридора он разглядел завешенное зеркало, на едва освещённом уличным фонарём кухонном столе – фотографию с траурной каймой и рюмку с кусочком хлеба.

«Разве у неё был кто-то родной?» – поднявшись на табурет, Боря начал быстро перебирать в памяти всё, что о ней помнил. Она вежливо здоровалась при встрече на лестнице, угадывая моменты, когда стоило заговорить, а когда – только ограничиться приветствием. Иногда звала кран перекрыть, гвоздь забить, и только раз он видел, как с умиротворённым выражением лица она крестила спину спускавшегося по лестнице мужчины с весёлым выражением лица, никак не вязавшимся со статностью его фигуры.

– Готово! Раиса Андреевна, включайте, – сказал он, ступая на пол.

В ярком свете весёлое выражение лица на фотографии казалось бы более весёлым без каймы.

Боря, смущаясь, перевёл взгляд на Раису Андреевну.

– Всё, куда лампочку выбросить?

– Всё, – ответила Раиса Андреевна, переводя взгляд с Бори на фотографию, – вот и всё. Ушёл сыночек, такой молодой, зачем же я осталась, лучше бы он жил.

Боря напряженно молчал, перебирая в уме слова, которые никак не хотели становиться подходящими. Чем утешить человека, когда его горе такое же чужое нам, как и его жизнь? И это можно сказать о любом горе и о любой жизни, кроме собственных, правда, себя тоже утешить нечем, когда…

– Понимаю, – рассеянно выдавил он из себя.

– Спасибо! – сказала она и подняла глаза к потолку. – Теперь мне светло.

– Не за что, зовите, если нужно.

– Спасибо, спасибо тебе!

Последние слова соединялись со звуками закрываемого замка, разлетавшимися в упругой тишине пустой лестничной клетки.

Он остановился перед своей дверью, выдохнул и шагнул. В кухне горел свет и присвистывал чайник, Оля листала журнал и крутила в руках жёлтый клубок.

– Как Раиса Андреевна?

– Откуда ты знаешь, что она заходила?

– Услышала её голос из комнаты.

– Ты не спала?

– Спала, но после звонка в дверь проснулась.