Анна Линн - Ветер и вереск. Книга первая

– Брайан, иди к врачу, это серьезно, – уговаривала Катя, и муж неизменно отвечал:

– Я знаю все, что мне скажет врач, за столько лет все его слова стали очень предсказуемыми.

А потом, спустя недели две, Брайан позвонил ей и сказал, что находится в госпитале. То, что ему очень плохо, Катя поняла, как только услышала его голос в телефонной трубке – Брайан говорил с трудом, выталкивая из себя вместе со свистящим дыханием слова. Врач долго объяснял Кате, почему произошло резкое ухудшение, она слушала рассеянно и кивала, хотя не понимала почти ни одного медицинского термина на английском. Она боялась больничной атмосферы с детства – её оперировали в детстве, как раз по поводу злосчастной заячьей губы. Катя запомнила, как лежала в больнице одна, без мамы, и ко всем приходили родители, бабушки и дедушки с подарками и игрушками, а к Кате изредка приходила мама и приносила почему-то все время слипшиеся в комок конфеты «Монпансье», от которых болели зубы. Медсестры на Катю часто ругались, и держали руки во время перевязок, чтобы она не закрывала ими лицо, и только одна пожилая толстая нянечка-армянка всегда угощала Катю домашними масляными пончиками.

…Брайан лежал в госпитале уже третью неделю. Катя ждала, когда же ему станет лучше, и ей было страшно думать, что будет, если состояние мужа не улучшится. Особенно тягостными были для неё часы, которые она проводила в палате с мужем – надо было что-то говорить ему, как-то поддерживать, а у Кати это не очень хорошо получалось. Она рассказывала в подробностях об успехах Либи в садике и на занятиях, о погоде, о последних новостях, а Брайан молчал, и Катя гадала – интересна ли ему её болтовня или, может, она снова делает что-то не так. Затем к ним приехали мать и сестра Брайана из Оксфорда, и Кате стало полегче с дочкой: Либи уже не надо было оставлять в садике на весь день.

Брайану становилось все хуже; Либи подхватила насморк, стала кашлять, и Катя надеялась, что сможет отговориться простудой дочери и бывать у мужа реже. Но вот как-то поздним вечером позвонила Эмма из больницы и сказала, что боится, Брайан не переживет эту ночь. Катя усадила сонную дочь в автокресло прямо в пижаме, и, стиснув зубы, чтобы не заплакать от безотчетного страха, села за руль. Катя пришла в палату испуганная, на ватных ногах, растормошив дочку. Либи не плакала только потому, что ей была обещана встреча с папой.

Лицо Брайана стало одутловатым, землистого оттенка, губы казались бронзовыми. Катя, оцепенев, смотрела, с какой силой и трудом поднимается и опускается его грудь с прилепленными разноцветными кружочками датчиков, как вздуваются на шее вены. Брайан поцеловал Либи, обнял её и долго не отпускал, потом сказал, что любит их, и что он с ними всегда был счастлив. Либи не испугал папин вид, она только с любопытством щебетала «Папа-дэдди, вотс вис?» показывая пальчиком на мониторы и датчики. А потом стала тянуть его за руку: «Кам он, папа, пойдем домой». Увидев это, Барбара, мать Брайана заплакала, Эмма бросилась её успокаивать, вывела из палаты, и Брайан подозвал к себе Катю. Она закрыла глаза, и никак не решалась открыть их и заглянуть в страшное, почти неживое лицо мужа, но послушно склонилась над ним и позволила его синюшным губам коснуться своих. Ей хотелось только одного – чтобы все поскорей закончилось. Брайан повторил, что любит её, просил беречь Либи и если что понадобится, всегда обращаться за помощью к Эмме. Он с трудом, даже не столько голосом, сколько нутром, выталкивал слова наружу. Катя кивала, держа его серую сухую руку, и все-таки расплакалась, выбежала из палаты, и, получив свою порцию успокоительного от медсестры, вернулась.

Она села на стул, рядом с кроватью мужа, со спящей Либи на руках. Брайану ввели очередное лекарство, и он заснул, все так же шумно и мучительно заталкивая в легкие кислород. Паузы между вдохом и выдохом становились все короче. Потом Либи проснулась, стала капризничать и плакать, и Катя уехала с ней домой. Катя не спала в эту ночь, сидела в детской рядом с Либи, смотрела на медленно светлевшее небо в полоске окна между неплотно сомкнутых штор и ни о чем не думала. В ту ночь Брайан впал в коматозное состояние, и его перевели на аппарат искусственного дыхания. Катя снова приезжала в больницу днем, оставив Либи в садике. В тот день она впервые позволила себе то, на что буквально месяц назад ни за что бы не решилась: поспорила с Эммой и Барбарой. Они просили, чтобы Катя снова привезла Либи к отцу попрощаться, а Катя настаивала на своем: нечего маленькому ребенку смотреть на отца в таком состоянии. И впервые за многие годы у возмущенной Кати мелькнула мысль о том, что в России о таком и речь бы не зашла: приводить трехлетнего ребенка в реанимацию, посмотреть на отца в коме. Катя посчитала это бесспорным, и едва ли не единственным достоинством родины.

В полпятого утра следующего дня раздался звонок из больницы и Кате сообщили, что она стала вдовой. Брайан Джеймс Кёрсли только что покинул этот мир. Катя перешла из комнатки Либи в их с Брайаном, легла на кровать и заплакала. И вместе со слезами пришло странное ощущение облегчения – все закончилось. Наконец.

Liberty.

Она была благодарна Брайану за всё.

– Завтра Джон пригласил меня в ресторан, – сообщила Одрэ. – Я думаю, что не буду ночевать дома.

Лиза, сидевшая за ноутбуком, оглянулась на подругу, которая расчесывала волосы, стоя перед зеркалом.

– Я могу оставить тебе ключи, – поколебавшись, закончила Одрэ.

Лиза продолжала задумчиво разглядывать отражение Одрэ в зеркале. Одрэ добрая, настоящая подруга, но… «Что, если она к себе домой хочет с Джоном вернуться? А тут я сижу», – подумала Лиза.

– Я собиралась как раз сегодня к Кайли. Мы давно не виделись, – соврала Лиза, следя за реакцией подруги. – Останусь у неё ночевать.

– Да? – Одрэ повернулась к ней и заулыбалась, – тогда мы с Джоном придем сюда. Передавай Кайли привет.

Лиза выключила ноутбук и принялась запихивать свои вещи в сумку.

– Я хочу на завтрак пиццу. Ты будешь пиццу или другое? – поинтересовалась Одрэ.

– Мне все равно. То есть, можно пиццу, да, спасибо.

Как только Одрэ вышла из комнаты, Лиза набрала номер Кайли. Кайли не брала трубку.

– Целый день впереди, ничего, посмотрим, – пробормотала она, спускаясь по лестнице вниз, на кухню.

Одрэ с аппетитом ела пиццу, и болтала с Анжелиной, которая без шумных соседей превращалась в тихую девушку, совсем не «крэйзи». Лиза заметила, что пицца – маленькая, рассчитанная на одну порцию.

– Я оставила тебе половину, – Одрэ кивнула на тарелку.

– Спасибо, ешь всё. Я сделаю себе мюсли.

Лиза терпеть не могла мюсли, но на кухне ребят стояла огромная коробка с мюсли, оставшаяся ещё от прежних постояльцев. Никто их не ел.