Семён Ходоров - Иосиф и Сталина

– Чем могу помочь, милая женщина?

Малка Ицковна, прочитав в глазах посланника Божьего благодушие и участие, неожиданно для себя выпалила всё, что накопилось в её многострадальной душе. Она рассказала, что потеряла мужа в гражданскую войну, что воспитала единственного сына, которого расстреляли за шпионскую деятельность и что сегодня согревает её растерзанное сердце только любимый маленький внук Марик. Седобородый раввин, мягко прикоснувшись к её плечу, участливо проговорил:

– Скажите, милая, вы еврейка?

– По записи в паспорте и по национальности родителей, да, – призналась бабушка Марка, – а вот по убеждению, наверное, нет, поскольку от головы до пяток пропитана атеистической идеологией.

– Я не буду уже вас перевоспитывать, – тихо, но напористо промолвил раввин, – но должен заметить, что, во-первых, ноги неспроста, привели вас сюда, а во-вторых, каждый еврей, кем бы он ни был, в глазах нашего Всевышнего остаётся иудеем.

– Что же мне делать, ребе, – залилась слезами бабушка Малка, – как искупить свои грехи, чтобы найти успокоение в этом мире?

– Смотрите, милая, – чуть заметно усмехнулся раввин, – я не христианский священник и не отпускаю согрешения. Да и вообще в еврейской традиции не исповедуются, а советуются с раввином.

Выдержав паузу и проникновенно взглянув на странную посетительницу, он продолжил:

– Я вижу, что вы находитесь во внутреннем и затяжном конфликте с собой. Психиатры лечат этот разлад таблетками. Я же от всего сердца рекомендую вам проникнуться верой в нашего Создателя. Именно он, как никто другой, поможет вам поверить в себя.

– Как же мне наполниться этой верой? – с сомнением взглянула она на раввина.

Он же искренне заглянул ей в глаза и тихим голосом промолвил:

– Для начала вам непременно следует зажигать свечи в шабат (субботу). Это принесёт вам душевное спокойствие, а в доме вашем будет царить умиротворённость и согласие. А ещё, приходите раз в неделю в синагогу, это, несомненно, приблизит вас к Создателю, который поможет вам. И помните, что в нашей жизни всё временно. Если всё идёт хорошо, то блаженствуйте. Но радость не длится вечно. Если же всё плохо и скорбно, как у вас сейчас, то не огорчайтесь, помните, это тоже не навсегда.

Никто и никогда не говорил таких успокоительных и, наверное, правильных слов Малке Ицковне ни в коммунистическом институте, ни на партийных собраниях и ни на работе. С этого момента она не то, чтобы мгновенно превратилась из воинствующего атеиста в богобоязненную женщину, не то, чтобы в одночасье стала верить во Всевышнего. Просто появилась какая-то сила духа, сдержанность, спокойствие, а главное, вера во всё хорошее и доброе.

С тех пор Малка Ицковна в каждый пятничный вечер, втайне от своих соседей и сослуживцев, стала зажигать «шабатние» свечи, шепча про себя нечто наподобие молитвы. Можно сказать, что по форме это было совсем не то, что читают религиозные евреи в священных книгах в синагоге, однако, как бы не отбрасывала она эту мысль, по содержанию, эта была, если и не молитва, так уж точно прошение или даже обращение к Всевышнему. В какой-то момент Малка Ицковна стала внутренне ощущать, что он, а не партийный устав или лозунги коммунистических съездов, неизвестно как помогает ей обретать саму себя, поддерживает её и вселяет надежду в текущей и будущей жизни.

Сейчас, когда бабушка Марка исчерпала, как ей казалось, все возможности в обустройстве врачебной судьбы внука, перст той же самой судьбы снова привёл её в синагогу. Она пробыла там около часа, повторяя мысленно одни и те же слова:

– Господь Бог милостивый, умоляю Тебя спасти от удара судьбы моё горячо любимое дитя и даруй ему в знак награды поступление в институт.

Похоже, что Царь Вселенной услышал тихое говоренье Малки Ицковны. Буквально через пять минут после выхода из синагоги она просто столкнулась со своим бывшим шефом, начальником областного управления НКВД, полковником Шевцовым. Он, порывисто обняв сотрудницу, с которой проработал много лет и к которой был в своё время неравнодушен, командирским голосом пробасил:

– Малка, неужели ты! Совсем не изменилась, такая же красавица!

– Ну это ты, Иван Николаевич, – чуть ли не прослезилась она, – на Бога берёшь, который, вероятно, и послал тебя ко мне.

– Какие к чёрту, Боги, – засмеялся бывший начальник, – ты, что в церковь стала ходить на старости лет.

– Не в церковь, а в синагогу, – хотела поправить его Малка, но тут же осеклась и посмотрела в сторону пятиэтажного жёлтого здания горкома партии.

– В нужную сторону смотришь, Малка, – перехватил её взгляд собеседник, – как раз там я сейчас и работаю.

– Неужели с оперативной работы, – вздохнула бывшая чекистка, – перевели на партийную.

– Угадала, – надменно кивнул головой полковник, – я теперь, ни мало, ни много – хозяин города, первый секретарь горкома КПСС.

Заметив в глазах собеседницы блеснувшие искорки и справедливо приняв их за необычайный интерес к своей персоне, он всплеснул руками и привычно скомандовал:

– А сейчас, Малка, шагом марш в ресторан, посидим полчасика, вспомним былое, поговорим.

В ресторане услужливый метрдотель провёл их в отдельный кабинет. Хозяин города придержал его за локоть и тоном, не допускающего возражения, приказал:

– Сегодня у нас нет времени рассиживаться, принеси нам водку и лёгкую закуску к ней.

Уже через пять минут на столике, покрытым зелёной скатертью, красовался хрустальный графинчик с водкой и большой тарелкой с бутербродами с чёрной икрой, осетровой рыбой и овощными салатами.

При виде этого продуктового изобилия, когда пушечные стволы ещё не успели остыть от только что закончившейся войны, Малка Ицковна хотела было возмутиться ничем не оправданным хлебосольством, но вовремя приостановилась, чуть слышно процедив:

– В НКВД вы меня, Иван Николаевич, такими блюдами не угощали.

– Да, брось ты Малка, – заразительно рассмеялся новоявленный секретарь горкома, – времена изменились, статус поменялся да и мы с тобой стали другими.

Он на мгновение замолчал, затем встрепенулся, быстро наполнил рюмки водкой и, пронзительно взглянув на бывшую подчинённую, проникновенно обронил:

– Не знаю почему, но до сих пор помню, Малка, как мы целовались с тобой на берегу озера. Причём, в памяти удерживается не столько сладость самого поцелуя, сколько трепетное чувство чего-то хорошего и доброго на душе. Давай выпьем, чтобы у нас с тобой всё было в лучшем виде.

– В лучшем виде, наверное, уже не получится, – еле слышно пробормотала Малка Ицковна, залпом осушив, неожиданно для себя, рюмку водки.

Она в упор глянула на бывшего шефа и вдруг, подставив уже пустую рюмку к графину, воскликнула: