Семён Ходоров - Иосиф и Сталина

Наверное все, кто толпился в радиусе десяти метров от театральной раздевалки, услышали антисемитскую реплику этого сомнительного интеллектуала. Но никому из них и в голову не пришло встать на защиту, уважаемого многими, актёра. Поэтому, прозвучавший в тишине, тонкий голос Эльвиры вызвал лёгкое замешательство в толпе сценических ценителей. Она, без всякого стеснения и замешательства, буквально выкрикнула:

– Эй ты, очкарик примитивный! Где тебя только учили цивилизованным манерам? Да и вообще, кто запустил такого расиста в храм Мельпомены? Гнилой интеллигент это не народный артист Аркадий Райкин, а ты, собственной персоной, который, похоже, не слышал о равноправии всех наций в СССР.

Персона в роговых очках не стала дожидаться дальнейшего развития событий. Бросив на произвол судьбы свою вальяжную даму, она, в срочном порядке, ретировалась из помещения театра.

Монолог Эльвиры чуть ли не парализовал сознание Иосифа. Её гневная тирада, которая как по форме, так и по содержанию, являлась отповедью антисемиту, показала его подругу смелым и непримиримым борцом за справедливость. Когда они вышли на улицу и прошли несколько десятков метров, Эльвира заскользила по обледеневшему тротуару и рухнула на, появившийся за вечер, снежный нанос. Иосиф хотел было протянуть ей руку, чтобы вызволить из белого сугроба, но она, гневно отвергая его помощь, сердито проворчала:

– Не надейся, на этот раз я не собираюсь целовать тебя. Не заслужил.

Потрясённый Иосиф так и застыл с протянутой рукой, не зная, что ответить рассерженной девушке. Эльвира же, отряхивая с шубы прилипший снег, раздражённо продолжила:

– Это же, кто из нас еврей, я или ты? Почему ты не вступился за свой народ?

Пристыженный Иосиф стоял, притаптывая ботинком свежевыпавший снежок, не зная, что ответить. Он пристально вглядывался в, покрасневшее от досады, лицо Эльвиры, полагая, что в данном случае молчание это то золото, которое не даст ему поссориться с любимой девушкой. Повздорить всё-таки пришлось, так как она со слезами на глазах запричитала:

– Ну, скажи, пожалуйста, что этому четырёхглазому пижону евреи плохого сделали? Что учебники по математике, по которым я учусь, написали евреи или что физики Эйнштейн и Ландау принадлежат к иудейскому сословию. Или, может быть, меня, татарку по национальности, должно угнетать, что среди моих соотечественников нет великих математиков?

– Эля, милая моя, – решился, наконец, вставить слово Иосиф, – успокойся. Ну что ты налетела на этого очкарика, как будто он выражает мнение всего народа.

– Всего, не всего, – разозлилась Эльвира, – а определённой части, да. Ведь, кроме меня, никто даже не подумал сделать ему замечание.

– Да, не заморачивайся, ты на этой ерунде, – перебил её Иосиф, – наша задача заниматься математикой и физикой, а не влезать в дебри национального вопроса.

– Вот из-за таких молчунов, как ты, – пылала гневом Эльвира, – в нашем государстве и возникают проблемы.

– После этих слов, – засмеялся Иосиф, – тебе, милая, прямая дорога в Совет Национальностей Верховного Совета. Вот там и скажешь, что самая красивая девушка на свете, мусульманка Эльвира Баширова обрушилась с резкой критикой на иудея Иосифа Перельмана.

– Но, несмотря на это, – прервала его подруга, – они продолжают любить друг друга.

С этими словами Эльвира прижалась к Иосифу, продолжая орошать своими слезами его мокрое пальто.

Иосиф никогда не думал, что у любимой физики может появиться соперница в лице, ставшей не менее любимой, соученицы с именем Эльвира. Он в самом парадоксальном сне не представлял, что девушку можно любить не менее, чем науку, но, однако, и не более. Отправляясь из Казани в Москву, юноша думал, что будет прикован исключительно к физике. По правде говоря, он знал и любил только двух представительниц противоположного пола: мамочку Соню и сестричку Сталину. В школе, в противовес своим сверстникам, он никогда не заглядывался на одноклассниц, не дёргал их за косички в раннем возрасте и не фантазировал, что творится под их одеждами в отрочестве. Откровенно говоря, видел свою сестричку нагой, только в колясочном младенчестве. Поэтому, мысленно не прикидывал, да и, по большому счёту, не стремился вообразить себе, как выглядят обнажённые девушки.

Но жизнь, как правило, строится не по надуманным коллизиям. На занятиях по математике и физике Иосиф стал испуганно замечать за собой, что часто перестаёт следить за мыслью лектора и отвлекается от логики построения и вывода математических формул. В это время он отгонял от себя мысли об Эльвире. Но они, отскакивая от, написанных на доске, интегральных выражений, бумерангом возвращались к нему в виде, не очень-то и одетой Эльвиры. Иосиф и не предполагал, что этот полуэротический фантом сегодняшним вечером обратится в реальное созерцание. Так сложилось, что они сидели у неё в комнате, совместно решая очередную головоломную задачу по математике. Пока Эльвира вписывала в тетрадь неровные строчки формул, Иосиф, наметив уже в уме схему решения, незаметно низвергал свой взгляд на, игриво выглядывающие из под халата, её обнажённые ноги. Однако это только казалось, что его взор был скрытный. Это не прошло мимо внимания подруги. Заметив это, она стремительно соскочила со стула и, по сути дела, одним рывком запрыгнула на колени Иосифа. Тот же, не ожидавший такой неистовости от девушки, погружённой, казалось бы, в трансцендентные уравнения, откинулся назад и почти прилёг на кровати, на краешке которой восседал. Когда же Эльвира обвила его шею и приблизила свои губы к его лицу, его тело внезапно охватил какой-то, неведомый ранее, трепещущий спазм и он нечленораздельно пробормотал:

– Эля, милая, ты с ума сошла, что ты делаешь, мы же занимаемся математикой?

– Как ты догадался назвать меня Элей, – прошептала она, не отрывая рук от его шеи, – меня ведь так только мама называет. Это, наверное, исходит у тебя от любви ко мне.

– Я про математику, – опешил Иосиф, – а ты про любовь.

– Ни математика, ни физика твоя в лес не убегут, – засмеялась Эльвира, целуя его поочерёдно в обе щёки.

– А вот ты, красивый мальчик, – продолжила она, – можешь от меня ускользнуть. Но тебе это вряд ли удастся.

Иосиф молчал не зная, что ответить, а Эльвира, прежде, чем приблизить свои уста к его губам, успела мягко проронить:

– С этой минуты, Ося, я твой оберег, я буду тебя оберегать, как от всяких напастей и невзгод, так и от домогательств других девушек.

Иосиф не знал, что её то ли испанское, то ли татарское имя означает как «способная оберегать и защищать». Но в данный момент ему явно было не до выяснения корней происхождения её имени. Да и что мог думать, неискушённый в любовных утехах, нецелованный юноша, когда пылкая девушка пытается, по возможности профессионально, прикоснуться к его губам. Дрожащему от возбуждения Иосифу казалось, что её пылкий поцелуй длился целую вечность. Он не отдавал себе отчёта, что готов был продлить эту вечность до скончания, неизвестно каких, веков. Когда же, задыхающаяся от горячности и воодушевления, Эльвира мягко отстранилась от него, он не придумал ничего лучшего, как не совсем внятно пробубнить: