Семён Ходоров - Иосиф и Сталина

– Что значит, нет, папочка, – забеспокоилась Эльвира, – тебя что в тюрьму посадили с конфискацией имущества или ты так неудачно пошутил.

Она глянула на, незаметно вытирающую слёзы, мать и решительно потребовала рассказать ей, что происходит в доме.

– Тут, доченька, такое дело, – нерешительно вымолвил отец, – что меня переводят на другую работу в город Ташкент на должность ректора института инженеров ирригации и механизации сельского хозяйства.

– Что значит переводят? – сквозь слёзы промолвила Эльвира, – ты что не мог отказаться?

– Значит не мог, доченька. Меня вызвал к себе министр и не попросил, а, по сути дела, приказал. Кроме всего, пойми милая, это огромное продвижение в должности, значительное увеличение зарплаты и повышение статуса. К тому же, нам выдают пятикомнатную квартиру в центре города и машину с персональным водителем.

В какой-то момент Иосиф сообразил, что вряд ли уместным ему будет оставаться при разговоре, касающегося только членов семьи. Он тепло попрощался с растерянными родителями, ободряюще кивнул Эльвире и поспешил ретироваться прочь. Уже на улице она догнала его и скороговоркой произнесла:

– Прости за непредвиденное. Жду тебя завтра в полдень в кафе «Сказка».

Однако, встреча в кафе с чудодейственным названием ничего волшебного не принесла. Иосиф сразу заметил в глазах подруги ещё невысохшие слёзы.

– Что-то случилось, Эля? Надеюсь, ничего непоправимого, – участливо спросил он.

– Ты почти угадал, – прошептала она, доставая носовой платок, – произошло необратимое, то что нельзя повернуть в обратную сторону.

Иосиф, поглаживая её руки, сострадательно смотрел на всхлипывающую подругу, терпеливо ожидая, что она скажет. Он не узнавал в ней задорную, динамичную, всегда воинственно настроенную девушку, какой видел её в обычном повседневье. Эльвира, судорожно проглатывая окончания слов, с трудом выдавливала из себя:

– Пропали дни, а может быть и ночи, которые я мечтала провести с тобой на даче. А ведь я столько думала об этом, мне даже по ночам снилось, как мы с тобой целуемся на берегу Камы.

Из соображений скромности Иосиф счёл нужным не рассказывать Эльвире, что после обещаний их времяпровождения на даче, оно грезилось ему не только ночами, а даже днём, затмевая при этом витиеватые ряды математических формул. Всматриваясь в потухшие глаза друга, огорчённая до крайности, Эльвира продолжила:

– Ты не понимаешь, Осенька, что пропали не только дни и ночи, рухнуло всё, всё полетело ко всем чертям…

– Ничего не понимаю, – отозвался Иосиф, целуя ей руки, – что рухнуло, что полетело и где они эти черти?

Эльвира, не стесняясь людей, заполнивших кафе, взгромоздилась ему на колени и не своим голосом запричитала:

– Отец мой сказал, что через две недели мы должны переехать в Ташкент, что при этом я прекращаю учёбу в интернате, что меня там ждут другие, задуманные им, проекты.

При этих словах Эльвиры у Иосифа внезапно закружилась голова. Впервые, в своей не очень продолжительной жизни, у него что-то скрючилось в области сердца и он вдруг почувствовал острую боль в таких местах, которые врачи не могут определить. Похоже, что это стонали тайники души, известные только неведомым субстанциям на краях Вселенной. Когда вдруг в пространном окне кафе в крупных хлопьях ниспадающего снега исчезли вдруг искрящиеся лучи янтарного солнца, он явственно понял, что старик Эйнштейн не ошибался в утверждении об ограниченности мироздания.

Это космическое запределье сузилось ещё больше, когда поезд медленно отходил от платформы казанского вокзала и заплаканная Эльвира надрывно кричала:

– Ещё встретимся! Я люблю тебя очень, люблю-ю-ю!

Три года учёбы в интернате пролетели, как несколько мгновений. Одним из них, наверное, самым чудным являлось время, проведённое с Эльвирой. Все остальные были связаны с накоплением глубоких знаний по, уже не элементарным, математике и физике. Да и на самом деле в каждом отрицательном явлении всегда надо искать положительные моменты. Разлука с любимой девушкой больно ударила по душевному состоянию Иосифа. Однако, с другой стороны, совсем ненавязчиво заставило его с утроенной энергией вникать в тончайшие нюансы изучаемых наук. Все выпускные экзамены он сдал на отлично, что позволило ему беспрепятственно, минуя витиеватый путь конкурсных вступительных испытаний, поступить на физический факультет столичного университета.

Это было достижением не только научным, а и, в некоторой степени, социальным. Ведь, если бы он сдавал вступительные экзамены на общих основаниях, то факт его провала на них совсем не исключался из-за записи в пятой графе советского паспорта. Порукой тому было много еврейских фамилий, находившихся в списке, получивших неудовлетворительные оценки. Конечно, некорректно было бы думать, что все эти фамилии были внесены в этот список безосновательно. Однако, с большой долей вероятности, можно было предположить, что совсем немаленькая часть из них находилась там незаслуженно. На устных экзаменах к ним придирались, задавались, так называемые, «вопросы на засыпку», ответы на которые требовали долгих рассуждений и сложных расчётов. На некоторые из них было просто невозможно ответить, другие просто не имели правильного ответа. По всему получалось, что эти вопросы были нужны не для того, чтобы проверить знания студентов, а для отсеивания «неугодных», к которым понятно, по непонятной причине, относились евреи.

Академик Сахаров отмечал, что одну из предлагавшихся еврейским абитуриентам задач он сам решил с трудом в результате часовой работы в условиях тишины и покоя у себя дома, а у абитуриента было всего 20 минут во время экзамена при недоброжелательном экзаменаторе. При этом академик использовал свой значительный опыт в решении сложных математических проблем, а также большой запас, совсем не школьных, знаний.

Академик Игорь Шафаревич, говоря о таких приёмных экзаменах, писал, что на них, по сути дела, происходила борьба, война с подростками еврейской национальности, почти детьми. Им задавали бессмысленные или двусмысленные вопросы, сбивающие с толку. Трудно было не заметить, что поступающих для экзаменов делят на две группы, находящихся в разных аудиториях, причём из одной выходили со сплошными двойками, а из другой – с четвёрками и пятёрками. Понятно, что в первой находились абитуриенты-евреи.

Подтверждением этого является обширное исследование, выполненное отцом одного из абитуриентов. В нём изучались результаты поступления на мехмат выпускников нескольких московских школ с углублённым изучением физики и математики, которые традиционно давали МГУ заметную часть лучших студентов. Здесь они также распределялись на две группы. Первая из указанных групп состояла из поступающих, среди родителей, дедов и бабушек которых нет ни одного еврея. Вторая группа составлялась из выпускников еврейской национальности этих же школ. Приёмным экзаменам на мехмат подверглось 64 выпускника указанных школ: 49 поступающих из них составили первую группу, 15 – вторую. В списках принятых оказался 41 человек из первой группы и двое из второй. Причём принятая абитуриентка второй группы оказалась дочерью профессора мехмата, второй принятый абитуриент этой группы был сыном известного физика-теоретика. Похожая картина наблюдалась в Московском инженерно-физическом институте (МИФИ), где первая группа составила 54 человека, из которых принято 36, вторая группа – 29, из которых поступили только трое. А в Московском физико-техническом институте (МФТИ) – первая группа насчитывала 53 человека, из которых студентами стали 39, а вторая группа – 32 абитуриента дала четверых принятых.