Инга Лис - Истории дождя и камня

Чувствуя, что впервые настолько серьёзно запутался, лейтенант постарался свести к минимуму общение с племянником своего учителя в любом его проявлении. Никогда не подходил, если видел, что д’Эстурвиль один, ни о чём не спрашивал. На редкие вопросы молодого человека отвечал вежливо и коротко, но при этом крайне равнодушно.

Чтобы кадет, не подумал, будто опекун испытывает к его персоне какой-нибудь даже отдалённый интерес. И чтобы не вспомнил, не дай бог, какое лицо было у Шарля на том проклятом уроке фехтования.

Он словно проверял сам себя, предел своей душевной прочности. И хотя легче со временем не стало, гасконец чувствовал, что вроде бы даже начинает привыкать к установившемуся порядку вещей.

Даже желание напиться перестало быть таким неудержимым.

…

Он пришёл в «Сосновую шишку», занял, как обычно, стол в углу.

Трактирщик, зная постоянство лейтенанта мушкетёров, всегда держал это место свободным. И, как всегда, даже не спрашивая, поставил перед важным клиентом кубок с горячим кагором и тарелку с завтраком.

Памятуя наставления доктора Роже, Шарль старался ежедневно выпивать не меньше четырёх сырых яиц; то же касалось горячего вина, куда по его просьбе клали больше не пряностей, а мёда.

Чем чёрт не шутит, когда бог спит, тем более, весной и осенью лёгкие у юноши всегда начинали особенно болеть, и кашель, в другое время года практически необременительный, тоже существенно усиливался.

Слава богу, пока обходилось без крови, да и последняя простуда вроде бы прошла, однако молодой человек слишком хорошо помнил, что теперь он может положиться исключительно на самого себя, а потому предпочитал беречься.

Ведь рядом уже нет ни доктора Роже, ни Пьера, ни Жака, ни д’Эстурвиля…

Твою мать, снова…

Шарль скривился досадливо и попытался отогнать мысли о племяннике учителя, сосредоточившись на завтраке.

В конце концов, по возвращении в казарму он ещё успеет в полной мере насмотреться на это чудо, так некстати свалившееся ему на голову…

Правда, аппетит, и без того радовавший его в последнее время очень нечасто, пропал без следа. Шарль выпил яйца только из чувства долга, а вот на кагор его уже не хватило.

Скрючился за столом, борясь с приступом тошноты.

– Доброе утро, д’Артаньян, – услышал он в этот момент, и Атос, сняв перевязь со шпагой, сел на скамью напротив. – Почему-то не сомневался, что встречу вас именно здесь.

– Здравствуйте, сударь, – гасконец заставил себя выпрямиться, пожал ему руку. – А я не сомневался, что вы придёте именно к завтраку.

– Кто мы будем без наших привычек? – философски заметил мушкетёр, а Шарль улыбнулся невольно.

Из всей неразлучной троицы Атос оказался ему ближе всего.

Спокойный и сдержанный, он обладал, по мнению юноши, крайне редким и оттого чертовски ценным качеством: был абсолютно не любопытен.

Ещё в самом начале знакомства Портос и Арамис из кожи вон лезли, пытаясь разузнать хоть что-нибудь об их новом товарище.

Портос – искренне недоумевая, как можно скрывать что-то от людей, которых называешь друзьями, Арамис – потому что никак не мог смириться, что кто-то устоял перед его обаянием и не стал открывать душу.

И лишь Атос принял молодого гасконца как есть, не пытаясь проникнуть в его прошлое, опекать или давать советы.

В характере графа было одновременно что-то и от Пьера, и от Жака; Шарль был искренне благодарен, что в его присутствии не приходится притворяться, продумывая наперёд каждую реплику разговора.

Да и сам Атос, хотелось надеяться, ценил не меньше ответное нелюбопытство своего друга, ведь в его прошлом, как Шарль подозревал, мучительных тайн тоже было предостаточно.

Поэтому неудивительно, что со временем у них даже возникла своеобразная традиция встречаться за завтраком в «Сосновой шишке» и просто молчать.

– Как всегда, пьёте свой кагор? – и Атос, не оборачиваясь, бросил подошедшему хозяину:

– Бутылку хереса.

– Вы же знаете, – Шарль зябко передёрнул плечами. – В этом году какая-то особенно затяжная зима, не находите?

– Погодите, скоро наступит лето, и будет жарко вдвойне, – граф задумчиво рассматривал содержимое бокала. – Вы, конечно же, слышали, что готовится наступление на Ла-Рошель?

– Да, – юноша кивнул, понемногу отвлекаясь от прежних тягостных мыслей. – Но не нахожу в этом ничего удивительного. Ла-Рошель – это вечный источник смуты, с которым необходимо покончить раз и навсегда.

– Не советую высказываться подобным образом при нашем капитане, – Атос усмехнулся. – Он и так считает вас подосланным кардиналистом.

– Что вы, – в тон ему усмехнулся Шарль. – Я – простой исполнитель приказов его величества, не более. А приказы, как известно, не обсуждаются.

– Да, к тому, как вы исполняете свои обязанности, невозможно придраться, даже при большом желании, – а потом мушкетёр стал серьёзным. – Однако… вы скверно выглядите, д’Артаньян, знаете это?

– Знаю, – гасконец вздохнул невольно. – Мне… действительно плохо, Атос.

– Могу я чем-нибудь помочь вам?

С минуту Шарль молчал. Он знал, что в вопросе друга нет никакого подвоха. Это было реальное предложение помощи, а вовсе не попытка удовлетворить мелочное любопытство. Но с другой стороны, за эти три года молодой человек так привык держать в себе абсолютно все мысли и чувства, что теперь уже просто не мог по-другому.

Наверное, он не сумел бы открыть душу даже Пьеру …

Но, тем не менее, появление в его жизни д’Эстурвиля могло перевернуть эту жизнь совершенно, и впервые за долгое время лейтенант почувствовал, что по-настоящему нуждается в совете.

– Верите, даже не знаю, как объяснить, – сказал он, наконец, и тогда Атос вновь подозвал трактирщика:

Вручил ему нетронутый кубок с кагором:

– Полдюжины бутылок вашего лучшего бордо. А это безобразие уберите с глаз долой.

Шарль не стал возражать, только усмехнулся криво. Он так безуспешно пытался напиться все эти дни – неужели получится сейчас?

Невольно вспомнилось, как в своё время, будучи едва знакомы, они с Атосом решили испытать друг друга и выяснить, кто выпьет больше, оставаясь при этом на ногах. Просто так, безо всякого подтекста.

Так и не выяснили, потому что, проснувшись следующим утром у Шарля дома, не помнили из деталей попойки абсолютно ничего.

– Я вовсе не собираюсь напоить вас, чтобы вызвать на откровенность, – сказал между тем Атос. – Можете не рассказывать ничего, но расслабиться вам просто необходимо. А то вы как взведённая пружина.

– Поехали, – сказал гасконец, наполняя бокалы. – Кто знает, может, вы и правы.

Первые две бутылки закончились на удивление быстро.

Как ни странно, но впервые за последние дни юношу перестало тошнить; он даже рискнул заказать хлеб и паштет, чтобы их посиделки со стороны действительно не выглядели явной попойкой.