Инга Лис - Истории дождя и камня

– Эй… – она осторожно коснулась его руки. – Прости. Наверное, я и впрямь слишком плохо думала о тебе.

Шарль только неопределённо пожал плечами: разве это важно? Резким движением ладони вытер остатки слёз. Хотел заговорить, но вышло не сразу. Горло сдавило, и юноша ещё долго боролся с приступом кашля.

– Как он выглядел? – спросил едва слышно. – Расскажи хоть что-нибудь. Пожалуйста.

– У него были твои глаза, – Катрин снова отчаянно захотелось плакать. – У меня был целый год счастья… потому что я смотрела на него и вспоминала тебя.

– Не надо, – Шарль до крови прикусил губу. – Я не заслуживаю… ни сына, ни такого отношения к себе…

Но женщина будто не слышала его – продолжила торопливо, уже будучи не в силах прервать свои горькие откровения:

– А потом он заболел. Я думала, это обычная простуда, но у него так быстро начался жар, что даже Роже… я говорю о старом лекаре… не сумел помочь. И Ожье просто сгорел… за одни только сутки. Отец Реми отпевал его… Ты знаешь, что у нас новый священник? Потому что отец Реми тоже умер, хотя… зачем тебе это… Сама не понимаю, зачем рассказываю о таком…

– Я не знал, – лейтенант потрогал осторожно языком прокушенную губу. – Пьер вообще не писал мне о подобных вещах.

– Не обижайся на него, – Катрин смотрела с печальной улыбкой. – Он же старший брат, вот и жалел тебя.

Шарль ничего не ответил, только привлёк её к себе. Поцеловал завившуюся в локон прядь на виске:

– Останься. Можешь?

– Наверное, – она так ждала этих слов, что даже не поверила в первый момент. – Детей я покормила… как раз перед нашим разговором… и до утра они будут спать. Они ведь уже не настолько маленькие, чтобы хотеть есть всю ночь. Да и мадам Анна, если что, всегда услышит. Твоему брату повезло с женой, это нечасто бывает.

Ну, хоть кому-то же должно везти в этой паршивой жизни, подумал Шарль, а потом задул свечу и вернулся к Катрин.

Катрин ушла уже под утро, но даже тогда Шарль не заснул.

Уселся на подоконнике, наблюдая, как поднимается солнце. Смотрел, как серое небо потихоньку окрашивается розовым золотом, слушал, как, просыпаясь, всё громче поют птицы, а двор и дом постепенно наполняются повседневным шумом.

А сам всё пытался представить себе, как мог выглядеть годовалый ребёнок, у которого были его глаза. Почему-то именно эта фраза запомнилась больше всего и не давала покоя.

Не получалось.

А вместо этого отчётливо виделся алтарь деревенской церкви и маленький гроб на нём. Крошечное пожелтевшее личико в ворохе погребальных кружев, тошнотворный запах ладана и блики многочисленных свечей.

Или гроб всё-таки должен быть закрытым?

Да, кажется так, если, конечно, он правильно помнит, как хоронили Жака.

Надо будет обязательно навестить его.

А заодно попытаться отыскать могилу сына.

Чтоб хоть какое-то более-менее реальное воспоминание осталось.

Чёрт, и как же всё-таки больно…

Ни в один из дней он не собирался к завтраку так продумано и тщательно. Выбрился начисто, долго плескал себе в лицо холодной водой, пока на щеках не появился румянец, а глаза не перестали быть отвратительно-красными. Поначалу привычно перевязал волосы, однако, подумав, распустил их обратно: а то уж как-то слишком аккуратно получается. Подозрительно.

Он как раз успел к началу. При его появлении в зале воцарилась тишина. Тут были все, и на этот раз даже Катрин. Она сидела возле Анны с Полем, держа на руках их малыша.

Пьер при виде младшего брата демонстративно отвернулся, мадам Жанна взволнованно всплеснула руками:

– Мальчик мой! Ну разве так можно?

Шарль улыбнулся, но не столько матери, сколько Катрин. Аккуратно, одними глазами, так, чтобы со стороны было не понять, кому предназначается эта улыбка.

Прошёл к своему месту. Мимоходом коснулся кончиками пальцев щеки маленького Ангеррана. Не потому что неожиданно полюбил племянника, просто вдруг показалось, что так он сможет хоть приблизительно ощутить, каким был его собственный сын.

А потом, изображая покаяние, склонил голову:

– Знаю, виноват, что не предупредил. Но я всего лишь ездил в гости к Нэнси и Бернару, а когда вернулся, вы все уже спали. Правда.

Сработало.

Домашние как-то сразу расслабились. С облегчением вздохнула мадам Жанна, впервые несмело улыбнулась невестка, а сам Поль, протянув руку, потрепал брата по плечу:

– Да ладно тебе! Просто мы как-то привыкли за это время, что ты из дому носа не кажешь, а тут раз – и пропал на весь день…

И только Катрин смотрела испуганно, потому что единственная догадалась, что кроется за этим его напускным спокойствием.

Ну и Пьер, конечно, продолжал угрюмо молчать. Правда, совсем по другой причине, а не оттого, что не поверил.

– Как дела у Нэнси? – спросила между тем сына г-жа д’Артаньян. – Как Бернар? Они ведь не ждали тебя совсем… должно быть, сильно удивились?

– Замужество явно пошло нашей сестрице на пользу, – Шарль положил на ломтик хлеба кусочек паштета и, несмотря на тошноту, героически отправил всё это в рот. – Да и Бернар выглядит на удивление счастливым.

– Ну, ему всегда нравилось быть под каблуком у жены, – вдруг хмыкнул Пьер. – А тебя, помнится, наоборот, дико раздражало, нет?

Лейтенант едва сдержался, чтобы не сказать в ответ какую-нибудь резкость. А потому ограничился тем, что лишь пожал плечами и, словно ни в чём не бывало, продолжил рассказ о своём визите в замок Бернара.

Подумал только про себя: погоди, братец, ты правильно решил, что совсем не знаешь меня. Ты хотел поговорить? Ну так скоро ты получишь такую возможность. Потому что у меня есть к тебе ряд очень интересных вопросов, на которые, хочешь не хочешь, а придётся ответить.

…

Правда, до самого конца завтрака он всё-таки сомневался, стоит ли затевать с Пьером разговор, который однозначно приведёт к очередной ссоре.

Но потом уловил несколько взглядов, которыми обменялась с его братом Катрин, и полностью утвердился в своём решении.

То подозрение, что мелькнуло у него ещё ночью, теперь переросло в окончательную уверенность.

Катрин так по-особенному сказала тогда, что старший брат пожалел его… одним словом, не оставалось никаких сомнений в том, что Пьер знал об их ребёнке. Знал и не написал. Ни слова, ни намёка, и теперь Шарлю, помимо всего прочего, было невероятно обидно, что его лишили целого года счастья, какое было у его бывшей подружки.

Как же ты мог, Пьер, думал молодой человек, самым жизнерадостным голосом расписывая подробности своей вчерашней поездки; как ты мог скрыть от меня известие о сыне и, тем более, о его смерти? Неужели ты думал, что узнать обо всём так, как узнал вчера я, будет правильней? А если бы Катрин вообще ничего не рассказала мне, ты тоже продолжал бы молчать?