Инга Лис - Истории дождя и камня

– Она не моя, – оборвал его Шарль, которого эти неловкие извинения обозлили ещё больше. – Просто следовало меня предупредить. И если ты успел забыть, напоминаю: я не любитель подобных сюрпризов.

– Да я вообще… больше не понимаю ни черта! – не выдержал Пьер. – И я совершенно не узнаю тебя, братец! И не могу понять: то ли это ты изменился так, то ли всегда был таким, а я просто вообразил себе, что знаю тебя… Что происходит, Шарль?

– Скорее всего, вообразил, – юноша усмехнулся недобро. – Я всегда говорил, что вы с Жаком… одним словом, не надо думать обо мне лучше, чем я есть на самом деле.

– Поганец, – с чувством сказал д’Артаньян-старший и пошёл прочь по коридору.

…

Больше лейтенант не пытался объясниться с братом.

И так понятно, что с каждой новой попыткой выходит всё хуже и хуже.

Причём непонятно даже, чья в том вина.

То ли Шарль действительно изменился.

То ли Пьер требует от него слишком многого.

А может, Шарль изначально был чёрствой эгоистичной сволочью, а сблизились они с братом исключительно в силу сложившихся четыре года тому трагических обстоятельств.

– А ты ещё говорил – приезжай, – пробормотал молодой человек, как-то вечером попытавшись привычно поговорить с Жаком. – Я вернулся, а вышло ещё хуже.

На этот раз кузнец ничего не ответил ему. Он даже не обернулся, и это показалось Шарлю уж совсем дурным знаком.

Нет, положительно, надо убираться отсюда.

Если бы не рука, он бы уехал уже на следующий день, а так придётся терпеть.

Ситуацию также усложнял ещё тот факт, что раньше он мог бы уйти к другу и отсидеться у него, а теперь в Артаньяне его никто не ждал. А поэтому пришлось ограничиться общением с книгами в комнате или библиотеке, обращаясь к родным только во время обеда или ужина.

Впрочем, его общества тоже особенно никто не искал.

Мадам Жанна была постоянно занята хлопотами по хозяйству, Поль пропадал или в деревне, или у сына; его жена, видимо, по-настоящему обиделась на деверя, считая, что тот напугал их малыша. Мысли о Пьере вообще вызывали самую настоящую зубную боль.

Несколько раз Шарль порывался отыскать Катрин, но в последний момент останавливался. Да и бывшая подружка, видимо, не горела желанием видеть его, потому что даже не появлялась в общей зале.

В конце концов, пребывание в четырёх стенах окончательно измотало молодого человека, и он, приказав Николе оседлать коня, отправился в гости к Бернару.

Визит к сестре и её мужу неожиданно прошёл, что называется, «на ура».

Нэнси – настоящая дородная матрона – и Бернар – уже с приличным брюшком – встретили родственника с распростёртыми объятьями.

Конечно, искренне удивились его внезапному появлению, но оттого ещё только сильней обрадовались.

Не стали расспрашивать ни о больной руке, ни о кашле, ни о скверном выражении глаз.

Возможно, просто не заметили или не придали значения, но, тем не менее, юноша был им за это крайне благодарен.

Мимоходом показали дочерей – трёх девчушек-погодок, до ужаса похожих на свою мать, – и усадили за стол.

Правда, поесть Шарлю толком не удалось, потому что Нэнси буквально засыпала его вопросами о Париже, придворных дамах и последней моде.

Бернар, несколько раз попытавшийся вставить свой вопрос, был прерван самым безжалостным образом и сконфуженно умолк.

Одним словом, сестра, как и всегда, была в своём репертуаре, но это только подняло молодому человеку настроение.

Он с удовольствием рассказал ей о балах в Лувре, напрягшись, описал туалеты придворных дам, даже показал несколько фигур из популярных при дворе танцев.

Нэнси визжала от восторга и периодически висла у него на шее, Бернар усмехался в усы, а Шарль думал с удивлением, что впервые чувствует себя так легко и свободно.

Как-то отступили тоскливые мысли о Жаке, д’Эстурвиле, об испорченных отношениях с Пьером – а ведь брат был, по сути, единственной ниточкой, связывающей его с прошлым, – о преждевременно ушедшем отце.

Впервые Шарль рассказывал о своей парижской жизни, не продумывая наперёд каждую фразу – вот что значит общаться с людьми, которые совсем не знают тебя…

Возможно, именно по этой же причине он чувствовал себя так же легко со своими сослуживцами: не зная лейтенанта, они воспринимали его так, как было удобно именно ему, не особенно задумываясь, что же в действительности у командира на душе.

Все, кроме д’Эстурвиля, вдруг заявившего, что хочет узнать своего опекуна получше.

Вспомнив о кадете, юноша вздрогнул и на какое-то время даже не смог сообразить, о чём он только что рассказывал родственникам.

Нет, ну скажите на милость, почему мысли об этом мальчишке всегда появляются так некстати?

И зачем он вообще думает о нём?

Да потому, что соскучился.

Он так растерялся от этой мысли, что даже головой замотал: нет, не может быть.

– Что такое? – Бернар удивлённо уставился на друга. – Всё хорошо?

– Да, – Шарль легкомысленно махнул рукой. – Просто подумал вдруг, что уехал из Кастельмора, даже не предупредив никого…

– А, так давай я слугу пошлю. Ну, или вернёшься от нас пораньше, а завтра приедешь снова. Слушай, – и тут глаза приятеля загорелись мальчишеским блеском, – а ты и впрямь короля видел?

– Не только видел, но и разговаривал, – юноша с облегчением переключился на новую тему. – Он ведь не только считается капитаном мушкетёров, но и всерьёз следит за подготовкой своих солдат, состоянием обмундирования, оружия, устраивает регулярные смотры. А в повседневной жизни за всё это отвечаю я. Так что приходится регулярно отчитываться перед его величеством.

– Невероятно! – прошептала Нэнси, а её брат подумал с усмешкой, что дорогая сестрица, должно быть, уже вовсю представляет себе, как будет пересказывать его истории соседским кумушкам.

– Молчи! – с притворной строгостью прикрикнул на неё Бернар. – Теперь моя очередь спрашивать! А кардинала ты тоже видишь так же часто, как короля?

– Почти, – кивнул Шарль. – И даже беседую – вот так же, как сейчас с вами.

Это заявление ввергло Бернара в настоящий шок, а Нэнси – вообще в предобморочное состояние, что молодого человека позабавило самым искренним образом.

А потому, чтоб доставить родственникам удовольствие, он рассказал об осаде Ре и о том, как получил из рук кардинала патент на чин лейтенанта.

Конечно, в его изложении выходило, что будни лейтенанта мушкетёрской роты состоят исключительно из встреч с королём и кардиналом да из посещений Лувра, а осада Ре вообще напоминала увеселительную прогулку, но юноша чувствовал, что супругам нужна именно такая интерпретация событий.

Да и ему так проще.

Он засиделся в гостях до позднего вечера, даже не заметив, как пролетело время.