Виталий Беспалов - Ксения, которая скоро умрёт. Хроники Петербурга курильщика

Ира внимательно слушает, что говорит на сцене Донна Луиза; та уже объявила, что посвящает Ксении свой следующий номер под песню певицы Максим «Отпускаю». Зрители захлопали, на танцполе образовалось несколько пар, готовых начать медленный танец.

– Валера хороший, но ебанутый, – недовольно произносит Ира. – Кому надо, уже выпили в память о Ксю, а остальные в душе не… это самое… кто она такая. Давайте еще все вместе в знак траура по Ксюше нюхнем спидов в туалете и поедем к Валере домой все вместе скорбно трахаться…

Вика берет Иру за руку:

– Ир, да что ты, в самом деле? Я бы вообще на месте владельцев клуба отменила вечеринку… ну, в таком танцевальном формате… и провела бы памятный вечер. Чтобы люди могли ее помянуть, рассказать какие-нибудь истории веселые о ней, вспомнить, поплакать… – произнесла Вика, как всегда, растягивая гласные в последних словах каждой фразы.

Эта манера всегда злила Иру, но еще никогда так сильно, как сейчас.

– Да коне-е-ечно, Виктория Игоревна, коне-е-ечно. Давайте мемориал Ксении на месте этого клуба откро-о-оем, – начала она передразнивать Вику, распаляясь с каждой секундой. – Давайте на месяц траур объяа-а-авим. Давайте все будем так стремно, как вы, Виктория Игоревна, одева-а-аться. Ну, чтоб скорбь нашу лучше вы-ы-ыразить.

Вика понимала, что в Ире уже четыре коктейля (хотя девушки пришли в клуб чуть больше часа назад), она уставшая и нервная. В любой другой день Вика начала бы скандалить, вспомнила бы все былые грехи Ириной молодости (они знакомы с начала нулевых, в памяти сохранилось много героиновых историй, которые уже успели покрыться пылью). Но только не сегодня.

– Ира, ты перепила? Давай не будем ругаться, – Вика пытается контролировать свою речь и не растягивать гласные.

Манера эта приклеилась к ней все в те же нулевые, когда она тщилась быть похожей на Ренату Литвинову: шила себе красные платья, красила волосы в блонд, курила только тонкие сигареты и пыталась говорить «как Рената». Теперь же тридцатипятилетняя Вика хочет быть «самой обычной», превратив это желание в свою новую манию: только джинсы и кофты из H&M, только натуральный цвет волос, минимум украшений. От былой Виктории осталась лишь манерность речи, от которой, видимо, ей уже никогда не избавиться.

Но Ирен уже не остановить. На следующее утро, куря на балконе и вспоминая ночь в «Черном квадрате», она поймет, что ее злость была направлена не на Вику, а на Донну Луизу, гардеробщицу Элю, на постоянных гостей клуба Илью с Никитой и всех остальных, кто в этот вечер выразили ей лично и друг другу свои соболезнования по поводу смерти Ксюши.

Их грустные речи и слезы казались ей лишь компенсацией того, что никто из них не интересовался здоровьем Ксении последний месяц – для них она умерла, еще когда попала в больницу. Не умерла даже, а просто выключилась, как выключают наскучившие вдруг фильмы. Ире хотелось с криками «мерзкие суки!» расцарапать всем этим людям лица, но под руку попалась лишь Вика в серой кофте и стыдливо больших очках с затемненными стеклами.

– А кто ругается? Я ругаюсь? Я пьяная? За собой следи лучше, монахиня! – Ира перешла на крик. – Да и тебе, и всем остальным похер было на Ксюшу. И сейчас похер. Всем на всех похер, только не похер на то, кем они кажутся: святошами или пидорасками. Поэтому не вопите все: «Ой, как мы все горюем без Ксю!» – Ира попыталась поймать взгляд Оли, которая все это время молча смотрела на сцену (Донна Луиза добралась уже до второго куплета). Ира знает, что Оля согласна с ней и ждет ее поддержки.

– Зачем мы вообще поперлись в клуб, мать? – скажет ей Оля через полчаса, когда они обе будут стоять снаружи и курить. К тому времени Вика в слезах, приговаривая «тупые трансухи», выскочит из-за стола и демонстративно пойдет к выходу из клуба, напористо, быстро, но не настолько быстро, чтобы ее было нельзя догнать и уговорами вернуть на место. Только снаружи она поняла, что догонять ее никто не будет («эта малолетка-подружка Ире вместо собачки»), и уехала домой на такси.

– Да… Так себе идея, согласна, – Ира медленно затянулась и закрыла глаза. – Я думала, что это меня отвлечет, а нихера… Я устала, Оля, устала…

На глазах у Иры появились слезы. Оля бросила под ноги окурок и обняла уже рыдающую Иру. Из-за разницы в росте уткнуться в Олино плечо Ире довольно трудно, и она просто прижала ее к своей груди.

– Да, Ольчик, пойдем домой, пойдем, – выдавила из себя Ира, еще обнимая Олю, но уже пытаясь не плакать. – Так, стоп, хардкор. Давай пройдемся немного, белые ночи жеш… Почти. Потом такси возьмем – и до дома.

Оля молча кивнула. Она боялась посторонних людей, в толпе ей становилось плохо, но уже почти два часа ночи – на улицах разве что такие же, как они, сбежавшие из клубов.

Они долго молча идут по пустому Московскому проспекту. Впереди них лишь парень в черном капюшоне, он быстро лепит на каждый фонарный столб бумажные объявления с надписью «ОТДЫХ 24 ЧАСА» и номером телефона. Заметив это, Ира вдруг неожиданно улыбается и переводит взгляд на Олю.

– А ты когда уже со своим «отдыхом» завяжешь? Не надоело еще? – Ира смотрит на нее в упор и ехидно подмигивает. У нее талант быстро переходить от слез к улыбкам (и наоборот).

– Сравнила жопу с пальцем, – Оля хмурится и плотно смыкает губы. – Мне пока есть что показать, вот и показываю.

– Допоказываешься, интердевочка моя…

Еще три минуты проходят в полной тишине. Дойдя до Обводного канала, Оля останавливается и начинает оглядываться по сторонам.

– Что такое? Кто-то за нами идет? – Ира тоже начала удивленно оглядываться.

Оля не ответила. Все так же молча она взяла за руку Иру и повела ее вдоль канала.

– Э, дорогая, наш дом в другой стороне… э-э-э… ну ок… – Иногда с Олей бесполезно спорить, потому что в споре должны участвовать как минимум двое, а она предпочитает молчать.

Девушки доходят до спуска к воде, где сейчас никого нет. Это редкость для ночи с пятницы на субботу, когда на этом и десятках других подобных спусках можно вольготно пить пиво на свежем воздухе и не быть замеченными полицейскими. Но сегодня на этом пятачке у воды о таком отдыхе напоминают лишь пустая пачка из-под сигарет, разбросанные окурки и несколько помятых алюминиевых банок.

– Милая, вода холодная, я не поплыву, – сказала Ира, глядя на канал и улыбнулась. – Зачем мы сюда потащились?

Оля сделала вид, что не услышала, достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Медленно закурила. Ира начала раздражаться.

– Фу-у-у… тут еще и воняет. Ты решила родной Швабринск вспомнить, поностальгировать? – Она знала, что Оля приехала в Петербург из небольшого уральского городка Шадринск, но никогда не произносила его название правильно: Зашкваринск, Шалавинск, Швабринск – в зависимости от контекста Ира подбирала один из десятка вариантов. Она ненавидела и презирала любые маленькие городки, как, впрочем, и города большие, если это не Москва или Питер.