Таня Сербиянова - Кадеточка. Повесть

– Не лежим, а сидим. Ну, чего ты испугалась? Почему я должен к тебе спиной повернуться, я так тебя плохо чувствую.

– Конечно! Так как ты хотел, то я тебя прекрасно почувствовала. Тоже мне придумал? Знаешь что, Карлсон, мне надо отойти в сторонку, а я боюсь. Посиди и не оборачивайся, пока я тебе не скажу. Понял?

– Понял, понял… – немного недовольно бурчит мой Карлсон, но сидит и ждет, пока я тихонечко пытаюсь сделать нужное мне срочное дело.

Срочно получается, а вот тихонечко нет! Поэтому я ему.

– Жорка, пой, пой что-нибудь. Громко! Еще громче! Ну же, не подслушивать!

Жорка что-то гудит и я ему, подпевая, наконец-то ловлю руками и заправляю на себе трусики. При этом так тороплюсь, что почувствовала, как замочила свои трусики. Секунду размышляю, как поступить. Теперь так как раньше мне не удастся спать, трусики мокрые и мне обязательно их надо снимать. Иначе застужусь. От земли ведь холодно.

– Жорка, хватит гудеть. Сидишь и гудишь как трансформатор, ребят разбудишь. Теперь вот что. Сиди и не дергайся. Понял! Сиди, как сидишь. Мне срочно надо себя привести в порядок. Все, все… Будь добр, посиди смирненько, а я рядом переоденусь.

Жорка замер, и смирно сидит. Я сажусь на холодные камни и чувствую, что мне так нельзя даже секунды сидеть, застужусь. Господи, что же мне делать? Так и стою, согнувшись, со спущенными трусиками, попка мерзнет, а я не знаю, что же мне делать…

– Жора! Жорочка, помоги мне.

От неудобства того, что происходит, и того, что мне надо как-то присесть, а без его участия не обойтись, и я, сгорая со стыда и нелепости своего положения и того, что мне приходится просить его, почти шепчу ему…

– Жорочка, мне надо снять с себя… – а дальше и говорить боюсь, стыдно.

Откуда и как он догадывается, что мне надо. Он тут же стягивает с себя свитер и передает его мне.

– Садись и не мучайся. А я все же спою. – И опять начинает гудеть.

Присела на его мягкий и теплый свитер и теперь уже ничего не боюсь, быстро оголяюсь. Жорка все это время гудит и гудит. И пока я мучаюсь от неудобства своего нелепого поведения, Жорка мой на высоте! Наконец-то я заканчиваю и ему…

– Пятерка тебе за поведение и за помощь спасибо.

– И все!

– И все! А что ты еще хотел? – И не даю ему договорить, а сама вместо него…

– Вот, думаешь, жаль! Такой момент упущен! Ничего, ничего, я так из-за тебя, между прочим, страдаю. Вот если бы ты мне не предлагал глупости и не сажал меня на…

Он живо все понял и подключается.

– На острые камни.

– Точно! На такой острый камушек, – поправляю я. – Вот и не было бы со мной таких неприятностей. И не говори мне больше ничего, помолчи! Все, мне холодно, идем спать. Но он…

– Жорка, Жорка! Ну, что ты меня сейчас свалишь с ног! Вот же медведь, хорошо, что такой теплый! – Он сгреб меня и целует, а я ему.

– Жорка, ну ты и медведь! Но, хороший, хороший и горячий! Очень, очень!

Теперь я уже не даюсь. И сколько он не старается, я все время уклоняюсь, верчусь и не даюсь ему.

Он же ведь так и не знает почему! Я же ему не скажу, что я там не мылась, особенно после того, как замочила свои трусики. А он так и не догадывается! Тоже мне, поручик Ржевский!

И только сегодня, спустя много лет, на все его вопросы, почему тогда уклонялась и не поддавалась, я могла бы ему, улыбаясь, ответить…

– Сейчас я в походы с курсантами не хожу и вечером перед сном под душиком теплым себя умываю. А тогда я стеснялась. Ведь тогда там не было моего теплого душика на ночь, вот потому я и уклонялась. И если бы он спросил: – А сейчас?

И сейчас и потом, ах, если бы ты, мой Медвежонок, мой Карлсон, не уходил тогда из училища и остался, я бы и не уклонялась! Никогда бы не уклонялась!

Эх, каким же ты был глупышкой, мой Жорка и со своим уходом лишился такого приза! А зря! Ведь я готовила себя, и так старалась, берегла свою невинность для тебя и не моя вина, что тогда я не смогла и не отдалась. Тогда я все еще оставалась наивной и бесхитростной девчонкой и всерьез считала, что только после нашей свадьбы буду отдавать ему себя словно лакомство, словно приз и долгожданное блюдо.

Но, что поделать, когда так распорядилась судьба? Так жизнь тогда рассудила и разбросала нас кого куда и с кем, отчего у меня потом еще много лет все никак не получалось расстаться со своей детской наивностью и мечтами. И, может, от того, я все никак не могла обустроить свою личную жизнь с ними, такими непохожими на моего мальчика, чистого и такого благородного Жорку…

И я, нет да нет, а все ждала и надеялась, что мой мальчик, мой Жорка, объявится и найдет, наконец, меня, вернется ко мне, и уж тогда я не упущу, не отдам его никому и никогда!

Но время шло, жизнь неумолимо текла, и нас ее мощной рекой завертело и закружило и окончательно разъединило.

Не было рядом Жорки и словно защиты мне в жизни не стало.

Теперь к нам приходил этот длинный и вечно голодный Котя. Поначалу мне все, казалось, что он приходит только затем, чтобы набить себе желудок. И я так себя и вела. Он приходил, а я уже сама уходила к подругам или же с ними гуляла, ходила на танцы, в кино. Изредка я замечала его, нашего Котю то одного, то с ней, а то еще с кем-то. Но постепенно я стала замечать его все чаще, и его присутствие рядом мне стало привычным, и я уже, если сама приходила куда-то, то его искала. Он появлялся всегда только в форме и обязательно подходил ко мне и довольно глупо мне представлялся, как будто мы не виделись дома. Моим подругам это нравилось и он тоже. А он, как нарочно, всегда опрятен и по-мужски элегантен. Меня его манеры смешили, эти его обращения на Вы и все его сверх всякой культуры манеры. Я смотрела на него, а иначе на кого, так как всегда его голова торчала над головами танцующих пар и меня смешила и где-то в душе раздражала его манера так важно и так спокойно танцевать, ходить, говорить. Он как бы всем своим видом показывал нам, что он небожитель и не от мира сего. Всегда спокойный и рассудительный. Девчонки наперебой просили меня с ним познакомить, и я их знакомила с ним просто и легко. При этом мне было смешно, когда я его всегда называла не иначе как наш Котя, а часто просто наш Котяра, а он, нисколько не обижаясь, всегда так серьезно представлялся им, я Константин, Константин Ивановович. И это меня так смешило.

Пару раз он пытался за мной приударить, один раз я уже вышла из дома и шла, а он своими великанскими шагами догнал меня и вдруг обхватил за плечо. Это еще что? Сказал, что проводит меня, и предложил с ним пойти в кино. А я ему грубо так, чтобы отлип.

– Слышишь, Котяра, отвали! Тебе что, девок мало?

Он что-то насчет того, что он хотел, и он вот подумал. А я его срезаю опять и говорю.

– Ах да! Извини, я ведь не так сказала, мне надо было спросить у тебя про тех самых, ну таких, каких ты любишь, ну так вот, это не по адресу. Так что давай, Котяра! Брысь!