Тимофей Ковальков - Сфирот Турхельшнауба. Или Тайна Шестой брамфатуры

– Но при чем тут я? Я мелкий служащий, делаю что прикажут. Мне и по должности не полагается знать лишнего, за горизонт событий начальство отвечает. – Турхельшнауб не понимал, куда клонит следователь.

– Вы здесь при том, дорогой Вениамин, что вы – свидетель. – Дорис Викторовну как будто радовало обзывать его свидетелем. – Вы не удивляетесь, отдельных безобразий творится кое-где порой немало. Что это означает? Каждый гражданин чему-нибудь да и свидетель, если он неравнодушен. Здесь нужна правильная идеология работы со свидетелем. А для этого и создали наш отдел.

– И как вы работаете со свидетелем, если не секрет?

– Мы смотрим и пытаемся определить степень вины свидетеля, и для этого берем за основу принцип суперпозиции…

Предательский звон в ушах помешал Турхельшнаубу дослушать поучительную речь следователя до конца…

– Как непостижимо! – пробормотал он.

– Вы не волнуйтесь, пожалуйста, к настоящему моменту вы только свидетель, так что сидите тихо, пейте кофе… Давайте сейчас мы с вами прервемся, больно вам больше не будет. Ступайте домой, отдохните. В банк не ходите. И без вас там разберутся, кого наказать. Поняли? Ну что вы сидите, мусолите целый час эту чашку кофе? Вставайте, идите. Хватит философствовать. Развалились! Здесь вам не ресторан и не клуб дискуссий!

Турхельшнауб озверел от галиматьи, произносимой Дорис Викторовной, но сама женщина так нравилась ему, что он согласился бы часами ловить каждый ее жест. Только вот проклятое смущение, не дававшее свободно вздохнуть. Он послушно встал, пошел к двери, обернулся, еще раз грустно взглянул на нее и вышел из кабинета. Следователь догнала его в коридоре.

– Возьмите открытку! – прошептала эксцентричная служительница культа Фемиды и протянула конверт.

– Какую открытку?

– Вы забыли, какой сегодня день?

– Какой? – удивился он.

– Четырнадцатое февраля, День всех влюбленных, – шептала умопомрачительная Дорис Викторовна в самое ухо. – Вот я вас и поздравляю. Вы же влюбленный? Только не говорите мне, что я вам немножечко не нравлюсь, не поверю!

Дорис Викторовна улыбнулась так мечтательно, словно вспомнила один из романтических сонетов Шекспира и готовилась продекламировать вслух.

– Нравитесь, – прошептал он, невольно почесывая ухо, растревоженное горячим дыханием Дорис Викторовны. У него кружилась голова.

– Вот и забирайте вашу открытку. И валите ко всем чертям! – Последнюю фразу Дорис Викторовна произнесла громко и грубо, на весь коридор.

Он в полной растерянности покинул здание и сразу же вспомнил о своем намерении накачаться в хлам. Домой идти не стоило: там было слишком одиноко и неуютно после ухода Капитолины. Турхельшнауб вспомнил о ресторане Moon’s kiss 3 3 «Поцелуй луны». – вполне подходящем месте для подавления душевного кризиса.

Ресторан располагался неподалеку, в полуподвале старинного особняка, чудом уцелевшего от реконструкции, реновации и модернизации. Поговаривали, что в эпоху лихих девяностых владелец замышлял организовать респектабельный гей-клуб. Дельце не выгорело, и голубому счастью пришлось экстренно переквалифицироваться в разливайчик средней руки. Заведеньице отдавало духом местечкового аристократизма. Официантки шныряли вышколенные, подпирая острыми сосками молодых грудей прозрачный шелк синих блузочек. Неприлично коротенькие юбчонки открывали коленки в черных чулочках, а на головах красовались овальные красные шапочки, наподобие тех, что носят диспетчеры в метро. Выпивка и закуски подавались на серебряных подносах в старомодных хрустальных бокалах и фарфоровых тарелочках. Дело обставили торжественно: обслуга подходила к столику дрессированными группами, окружала посетителей заботой. Девушки без конца поправляли белоснежные салфеточки, раскладывали серебряные вилочки, улыбались, приседали и эротично вздыхали.

Толстые стены, глубокие ниши окон и массивные портьеры создавали полумрак и тишину, наполненную приглушенными звуками джаза. На столах горели восковые свечи в любое время суток, а в центре зала полыхали березовые дрова в роскошном камине. Пол солидно отсвечивал плитой черного мрамора, а стены обтягивали синие тканевые обои с благородным золотым узором под дореволюционную старину. Именно так представлял себе аристократизм хозяин заведения, насмотревшийся советских кинофильмов про времена НЭПа.

Турхельшнауб заказал бокал бельгийского нефильтрованного пива, похожего на цветочный нектар, и графинчик водки. Выйти из шока удалось лишь минут через сорок, и то только после того, как он выпил три рюмки и две кружки. Турхельшнауб достал из кармана конверт, врученный ему следовательшей, и распечатал. Внутри лежала самая настоящая «валентинка», с розочками и голубями, на открытке было написано: «Не теряйся, влюбленный глупышка», а внизу – номер телефона. «Вот так Дорис!» – удивился Вениамин.

Подумав минуту, он попросил фирменную закусочную свиную котлетку, подававшуюся на скворчавшей чугунной сковороде с картошечкой, зеленым лучком и соленым огурчиком. Пожрать свининки после водки с пивом – не в этом ли состоит истинный патриотизм? В соцсетях утверждают, что поросятина во всех ее многочисленных подвидах укрепляет иммунитет. Недаром же он добровольно и сознательно крестился в православную веру, избавив себя от глупых иудейских запретов. Сегодня ведь День святого Валентина, он имеет право.

Отхлебнув янтарного пива, Турхельшнауб набрал телефон Сергеева: не заливать же горе в одиночку, в самом деле. Он не сомневался, что приятель примчится, как обычно, с первобытным энтузиазмом, готовый прыгнуть в огонь и воду. А уж если звать Сергеева, то почему не пригласить и Белгруевича? Гриша слишком осторожный и осмотрительный человек для внезапных вылазок, но чем черт не шутит. Белгруевич, как и Турхельшнауб, отмучился некогда пять с половиной лет на факультете теологии, а потом устроился протирать штаны старшим культуртрегером в Научно-исследовательский институт комплексного образования, русского языка и городского администрирования, известный под сокращением НИИ «Коряга». Гриша был завзятым ипохондриком и занудой, но поддержать мужской философский разговор умел.

Оставалось подождать, запивая котлетку прохладным нектаром и рассматривая узор чулок на бедрах официанток, выставляющих на скатерть запотевший хрустальный графинчик с настоянной на хрене и смородиновом листе водки. Не прошло и получаса, как в зал энергично вошел Сергеев – редактор канала «Утренняя урина». Сергеев работал по гибкому графику, но если дело доходило до импровизированной попойки, то гибкость графика не знала никаких границ. Сергеева называли рубахой-парнем, и, видимо, поэтому он носил сорочки ярких цветов. Сегодня на нем была рубашка канареечного цвета. Не успев присесть, отмахнувшись от официанток, он закатал рукава, налил сам себе великанскую рюмку водки, выпил залпом и вздохнул.