Кристина Струк - Между молотом и наковальней

Различие между молодостью и зрелостью в том, что в молодости ты действуешь импульсивно, доверяя только чувствам, а именно некому ражу, задору, влечению, тяге. Эгоцентризм внутри вопит «хочу!», а мозг идёт у него на поводу, исполняя любые прихоти и даже перевыполняя план. В зрелости «хочу» становится вялым и неуверенным, с тихим голоском, молящим «ну а может…», встречающим зачастую: «Нет, извини, тут куча обстоятельств, почему нет…»: то тебе на работу, то это повредит репутации, то просто сил нет. И теперь ты не вспоминаешь, что ранее хотелось бросить вызов обществу, заставить всех встрепенуться, взбудоражить их закостенелые разумы. И самое обидное то, что ты теряешь момент, когда «я вам всем покажу» трансформируется в «ох, а что люди подумают?». Когда «да мне плевать, что будет завтра, вдруг и вовсе умру, машина собьёт или кирпич на голову свалится» вырастает в «нужно лучше поспать, а то наутро самочувствие плохим будет». Когда «в этом наряде пройду, они все шеи посворачивают» трансформируется в «слишком эксцентрично, коллеги не поймут».

Чувства с годами атрофируются, вытесняемые разумом. Пресловутая пороховая бочка, на какой так нравилось выплясывать кадриль, опустошается, тонет в фундаменте «взрослой жизни», а ты ходишь по качественному полу своих имений, как будто дом, под полом которого закопан труп. И вздыхаешь с горечью, что хочешь бросить всё, разрушить, поджечь, выкопать кости и играть ними, пытаясь привести в чувства, вернуть к жизни. Вместо парней, от которых дышать страшно, но так тащит, так влажнит, ты находишь себе хорошего мужчину, любящего, заботливого, в таком ты будешь уверенна не только в данном моменте, но и во всех последующих до конца дней. Такой не будет вытворять с тобой безумия, от которых сносит крышу, такой даст тебе тыл, в каком ничто не будет страшно: спокойно, уютно, он любит бесспорно, да и ты любишь его. Втихаря думая, что хочешь творить какие-то эксцентричные вещи, экспериментировать, познавать себя. Ах да. Столько всего уже перепробовано, что делаешь уже только то, что проверено хорошо. Кушаешь там, где знаешь, что вкусно. Идешь туда, где тебе комфортно. Занимаешься сексом так, что точно знаешь, что получишь удовольствие. Никаких сюрпризов, никаких прецедентов, заезженная дорожка, проверенная временем. И страшное слово: рутина.

Вечерние улицы тянут ходить по ним, но ты ходишь по осколкам себя былой. Флешбеки проходя током по всему телу, коварно напоминая, что тут происходило с тобой энное количество лет назад. Теперь ты топчешься по могиле своей Истории, но реинкарнация невозможно, да и пытаться построить новый дом на руинах, какие не снесли, затея бессмысленная и успехом никогда она не увенчается. Подойди к этим могилкам, возложи свою память, как цветы.

Я работала на скучной офисной работе, но по студенческим меркам моя зарплата была несказанно велика, что давало возможность снимать квартиру, ходить в заведения, покупать одежду. Но я так себя не вела. Я по-прежнему жила в общаге, страшась «взрослой жизни», мне казалось, что сними я квартиру – и автоматически стану тетехой, осталось только кота завести. В нашем скучном офисе на нашей скучной работе был лишь один человек, заслуживающий внимания и поистине интересный. Женя внешне был копией Эдгара Аллана По, вот единственное, что отличало – это его тело, покрытое татуировками с ног до головы. Некоторые из них были произведениями искусства, некоторые выглядели так, словно их набивал пьяный в зюзю в темноте струной от гитары. С Женей мы пересекались в основном на перекурах, я точно уверена, что мы были единственными, кто общался друг с другом – так нас тошнило от нашего коллектива, какой переживал о фильтрах на своем очередном селфи больше, чем о собственной жизни. Женя был молчалив и застенчив, но в скором времени наши перекуры перерасли в кофепития и обеды. Он мне откровенно нравился, привлекал, меня даже не беспокоило, что у меня был парень – а был ли он? – вечно пропадающий, безумный в своих идеях, так часто забывающий о том, что мне нужно внимание, поддержка, любовь.

В офисе никого не осталось, кроме меня и Жени, все массово ломанулись на какой-то супер важный для них (а, вероятнее всего, ценность заключалась исключительно в бесплатности) концерт на ВДНХ, а мы явно не вписывались в ту публику. Что-то сподвигнуло спуститься меня вниз в магазин, взять бутылку коньяка и вернуться обратно, дабы предстать перед ним с гостинцами и без лишних слов. Он резко вскинул голову, завидев меня, его лицо было спокойным, ни один мускул не дрогнул, лишь глаза на какую-то долю секунды расширились. Женя сжал на миг губы, словно собираясь с мыслями, потом как-то обречено все же провозгласил:

– Это должно было рано или поздно произойти. Я не знал, как это спланировать, но ты меня опередила. Пошли.

Пришли новобранцы – а я не знаю, что мне с ними делать. Молодые мальчики, едва школу закончили, но уже рвутся в бой, а их только подстрекают. Мне стало жаль их, что-то отцовское проснулось внутри и заставило защитить их, скрыть под своим крылом, но дабы понимать, в чем же загвоздка, я решился на откровенный разговор.

Первый паренек был из богатой семьи. Никогда не было ему ни в чем нужды, но отец, построивший в 90ые свой бизнес на крови, теперь рвался к власти. Этот паренек ненавидел его: за то безразличие к семье, за то, что тот не знал, когда день рождения у детей и предпочитал проводить свободное время в объятиях молоденьких девиц, а не супруги. Он рассказывал о том, что видел мерзкие депутатские рожи на различных семейных праздниках, его раздражали их разговоры, то, как они упивались своей безнаказанностью. Рассказывал он пылко, то и дело сбиваясь в своих эмоциях, но рассказ его был по существу. Мне было ясно одно – все депутаты для него были цельным ненавистным ему образом – его отцом. В каждом из них он видел его – своего главного врага – и по крупицам уничтожая представителей власти, в своем сознании он хотел стереть всю силу своего родителя, отомстить ему за все свои обиды, лишить того единственного, что делало его всесильным – власти, связей, денег. Он был обиженным ребенком, а обида – самое опасное чувство, этот паразит не успокаивается, покуда не насытится безумствами того, в кого он вселился. Нужно было его успокоить и объяснить, что местью мы не занимаемся, а если и несем какие-то личные мотивы – стараемся их не афишировать, так как это не клуб униженных и оскорбленных, их реабилитации и вендетты, а собрание единомышленников, в нашем случае – мы противники власти действующей и той былой, из какой и проросло это гнилое зерно. Пусть и методы наши несколько кардинальные: действующий аппарат «излечить» невозможно, его можно только разогнать и тщательно выстроить новый. Но мы преследуем цель улучшения жизни целой страны, а в таких жизненных стремлениях нет места мыслям о себе и удовлетворения своего эго.